Распахнутая земля - [26]
— Я сейчас. Вот только дочищу…
Под его лопатой опять появляется черепок.
— Глядите, какой черепок интересный! Словно на нем отпечаталась сетка…
Действительно, на внутренней поверхности черепка хорошо виден отпечаток мелкой рыболовной сетки, так четко, что можно различить даже волокна и узелки. Это редкая находка. Уже давно предполагают, что такие толстые и крупные сосуды делали на специальных болванках из мха и травы, обтянутых сетью или шкурой. Когда глина подсыхала, набивку вытряхивали, а сам сосуд изнутри заглаживали, но отпечатки сетей иногда оставались.
Толя, самый старший из наших рабочих — он пошел уже в десятый класс — и самый серьезный на раскопках, повертев черепок, хмыкнул:
— Рыбнадзора у них не было! А то с такой ячеей враз бы порезали…
Ребята смеются. Все знают, что этой весной Толя с отцом ставил в озере сетки и попался рыбнадзору. А в Плещеевом озере разрешено ловить рыбу только удочкой.
— Чего смеетесь? Уклея здесь даже не пройдет, не только плотва! Ячея — сантиметр, не больше! — обижается Толя.
— Андрей Леонидович, а эти сети для рыбы, да? И крючки у них были? А из чего они крючки делали?
И сетками ловили, и заколы на реках устраивали, загородки. Ставили в ручьях и заводях верши, «морды». А крючки вырезали из кости. Еще били рыбу острогами, как и сейчас это делают браконьеры. На огромных щук, налимов и сомов охотились с гарпуном, били рыбу из луков. Так до сих пор охотятся на рыбу обитатели тихоокеанских островов и индейцы Южной Америки…
Перерыв почти всегда затягивается — ребята хотят всё знать о неолите.
Я рассказываю им, как изменился мир после отступления ледника. Как вместо тундры и редколесья, где бродили стада северных оленей и мамонтов, поднялись густые леса с озерами и реками. Почему исчезли мамонты? Об этом до сих пор спорят ученые. Одни полагают, что мамонты вымерли сами, не смогли приспособиться к новым природным условиям, к теплу. Другие считают, что последние мамонты стали добычей последних палеолитических охотников: их просто всех перебили. Ведь такая же судьба совсем недавно постигла североамериканских бизонов.
Если спросить археолога, что определяет неолит, он не задумываясь ответит: три вещи — лук со стрелами, обожженная глиняная посуда и каменный топор, как самый необходимый в лесу инструмент. И уже потом добавит, что именно в неолите таким важным промыслом стало рыболовство, человек приручил почти всех известных сейчас домашних животных, научился возделывать почву, сажать растения и собирать урожай, прясть, обрабатывать дерево, резать, шлифовать, сверлить камень.
Но, может быть, самое главное — человек стал более оседлым, стал селиться на озерах и реках маленькими поселками, остатки которых мы раскапываем.
Плохо только, что в песке сохраняется лишь камень да черепки. Все остальное — дерево, кость, кожа, пряжа, — все бесследно исчезло. В лучшем случае можно встретить отпечаток ткани или сетки на черепке, вроде того, что нашел Олег.
Правда, выпадают еще на долю археолога такие фантастические удачи, как свайные и болотные поселения. Торф и вода сохраняют все. Они даже надежнее, чем абсолютная сухость. Только очень высокая влажность почвы сохранила для археологов древний деревянный Новгород. Торфяные болота сейчас расположены на месте бывших озер. На мелководье, на островках, а то и прямо на торфе селились древние рыболовы, если сухой берег был слишком далеко от воды. Иногда так селились для безопасности — на воде легче заметить приближение врага. Свайные и болотные поселения были открыты на озерах в Швейцарии, на болотах Дании и Англии, в Эстонии и на Урале. Но, как правило, такие стоянки находят не археологи.
На Урале, в Шигирском и Горбуновском торфяниках свайные поселения нашли золотоискатели. Под слоем торфа лежали золотоносные пески, и, когда торф стали убирать, рабочие наткнулись на сваи и жилые настилы. В Историческом музее в Москве хранятся остатки лодок, деревянные лыжи, лук, стрелы, деревянные идолы, кусочки ткани, различные фигурки из дерева, весла, чашки, ложки, берестяные сосуды — все это сберег от разрушения торф.
— А у нас на Талицком болоте лося нашли, — говорит кто-то из ребят. — Рога — во! В болото провалился, одни кости остались…
— Кости! Вон Морковников топор каменный нашел на Купанском, в музей сдал… А черепков-то там нет!
Нет черепков, верно. Каждый год я расспрашивал рабочих торфопредприятия, обходил торфяные поля, но, кроме кремневого топора, о котором вспомнили ребята, невесть как попавшего в торф, ничего не находилось. А ведь должны здесь быть болотные поселения!
Я не подозревал, что эта мечта исполнится так скоро и просто.
Под вечер, уже перед концом работы, на велосипеде приехал Сережа Добровольский — научный сотрудник местного музея. Сергея здесь знали все: он водил экскурсии и читал лекции. Маленький, чернявый, живой, с чуть припухшими умными глазами, он умел к каждому человеку найти особый подход, заинтересовать зевающих экскурсантов забавным случаем из прошлого и под этот случай «подвести» всю историю края. Знакомы мы были давно и собирались как-нибудь вместе отправиться путешествовать по Переславщине. Но все это откладывалось «на потом»: то у меня раскопки, то у него уже кончился отпуск.
