Но над пультом связи я впрямь увидел большую голографическую фотку. Вообще-то, и кэлнорцы порой возили с собой голограммы своих женщин и детей, так что в самом факте фотки не было ничего необычного; иное дело — изображение.
На фоне сооружения из бронестекла, в котором я узнал рубку космической связи, сфотографировалась сама Мать Хейр, в рабочем комбинезоне и магнитных ботинках, как пилот — она казалась моложе, чем сейчас, ежик ее волос был не алюминиевым, а почти черным. Она улыбалась.
И, улыбаясь, она держала на руках какую-то небольшую и мерзкую тварь. Личинок букашек с Раэти я на тот момент еще не видел, и это существо, длинное, суставчатое, с цепкими мохнатыми лапками, с головой, состоящей, как мне показалось, из одних только громадных лаково-чёрных глаз и выпяченной челюсти, меня перепугало. Я подумал, что в мире Матери Хейр гадкие домашние питомцы.
Впрочем, на мой тогдашний взгляд, на фотке было изображено кое-что погаже личинки.
Мать Хейр обнимал за талию тощий гуманоидный ребенок непонятного пола — генетический мусор в шелку и косичках. Мало того, что он — оно — было нги и подлежало уничтожению, как досадная ошибка природы — даже для нги оно выглядело аномально. Насколько я помнил занятия по ксенологии, так выглядели искалеченные нги, ещё в детстве лишённые признаков пола, непригодные для воспроизведения потомства. Я запомнил это, потому что наставник пошутил тогда: «Даже сами недочеловеки зовут несчастных ублюдков никчемушниками».
Но больше меня поразило не оно.
Рядом с Матерью Хейр стояло кресло на колесах, а в кресле сидел урод.
Не чужеродное существо, вот в чем главное потрясение, Проныра. Настоящий урод, ошибка природы, отброс, которого надлежало бы уничтожить еще внутриутробно — в крайнем случае, сразу после рождения. Уроды не должны портить генофонд расы — это в меня было крепко вбито. Урод, прислонившийся костлявым плечиком к бедру Матери Хейр, смертельно уронил бы ее в моих глазах, будь он её настоящим сыном — но его родила не она.
Мой примитивный ксенологический анализ говорил о том, что Мать Хейр происходит с Мортиса. На злом лице урода, под белесой челкой, блестели такие же глаза, как у тебя, Проныра: бледно-голубые ледышки, вертикальный зрачок — глаза парапсихика с Лаконы. Генетически урод не мог иметь к Матери отношения.
Но он был — лаконец, а потому — урод втройне.
Ты ведь совершенно оправданно дёргаешься, когда меня видишь, Проныра. Твоя раса на Кэлноре считается очень ценной, о ней уже много лет думают всерьез. Предположу, что войну тормозят только ваши технологии, заставляющие перестраховываться наших стратегов. Генетики-то просто мечтают о вас как идеальных контейнерах для наших генов. Есть авторитетные ученые, жаждущие дополнить вашими генами и, таким образом, усилить генетическую мощь Кэлнора: вторжение сделало бы модификацию массовой. Глупо удивляться, что ваши парапсихические способности уже которому Великому Сыну спать спокойно не дают, правда?
Я, конечно, слышал об этом на лекциях по стратегии и генетике. Я был свято уверен, что лаконцы так же блюдут чистоту генетических рядов, как и мы, и что они — такие же поборники евгеники. И вообще — достойные противники. Кажется, лаконцы были для меня единственными недочеловеками, вызывавшими что-то вроде уважения. И вдруг я вижу лаконца — урода.
Шок.
Голова у этого недочеловека в кубе держалась на тонкой шейке, как пустой шлем на палке, тщедушное тельце утонуло в кресле, руки выглядели паучьими лапками, а от скрюченных ножек, раза в три короче, чем бы ему полагалось, меня затошнило. Сын великого народа, подумал я. Как только недочеловеки-парапсихики не стыдятся своих выродков в космосе, где их видят существа других рас? Вот, скажем, я? Ведь я теперь знаю, что лаконцы оставляют жить и, чего доброго, размножаться, генетический мусор! Чего же стоит их хвалёный уникальный генофонд?
И тут мне в голову — в дочиста промытые мозги ЮнКома — пришла мысль, которую я в тот момент счел блистательной. Гора страха и вины свалилась с плеч. Даже если у меня не выйдет генетической диверсии, даже если меня — спаси меня судьба! — искалечат до невозможности иметь потомство, я не стану бесполезным, я — не ничтожество. Я — разведчик Кэлнора в мире недочеловеков. Если меня не убьют, я смогу выяснить, где у них слабые места, и сообщу об этом великой Родине. Я уже начинаю выяснять — я уже знаю о такой слабине.
С другой стороны, подумал я, снова вспомнив слащавое враньё и растерзанные трупы, я могу сделать выбор. Я — разведчик, у меня — явный талант к сбору информации, я соберу столько информации, чтобы решить наверняка, кто тут прав, а кто виноват.
Не для Кэлнора решить. Для себя. Так и становятся на путь чудовищных измен.
В этот момент я впервые в жизни осознал себя хозяином и командиром себе самому.
Мне сразу стало легче. Я с удовольствием заглянул в выключенный монитор, как в зеркало — на свою физиономию, на которой горел знак Железной Когорты. Я в тот миг себе очень нравился: я крут, я умен, я все сделал правильно — выжил в экстремальных условиях и втерся к недочеловекам в доверие. Если так пойдёт и дальше, я уцелею и сохраню жуткое и блаженное, как ощущение свободного падения, чувство личной свободы.
