Расколотые небеса - [3]

– Успокойтесь, Карл Готлибович, – совершенно серьезно ответил он ученому. – Не знаю, как там задумали наверху, – он ткнул пальцем в мелко вибрирующий потолок пассажирско-грузового отсека, – но я такой информацией не располагаю. Да и парашютов, как видите, не припасено.

– С них станется выбросить нас и без парашютов, – проворчал с соседнего ряда приват-доцент Казанского университета Смоляченко. – Из соображений секретности… Вы умеете летать, коллега? – не очень галантно ткнул он локтем в бок сладко дремавшего на его плече соседа Никиту Михайловича.

– А? Что? – подхватился тот, спросонья яростно протирая почему-то не глаза, а очки. – Мы падаем?

– Побойтесь Бога! – возопил кто-то невидимый из-за груды багажа, разделяющего пары кресел. – Прекратите свои шуточки! И так страшно лететь после этого «Святогора»…

– Господа! – раздался голос академика Мендельсона, имевшего среди ученой братии, составлявшей костяк отдела, гораздо больший авторитет, чем «господин Воинов». – Время ночное, многие спят – нас всех повыдергивали из постелей, как вы знаете. Осталось лететь меньше часа – может быть, прибережете свой азарт для предстоящей работы? Александр Павлович! Почему вы молчите?

– Я думаю, Дмитрий Михайлович, вашего слова будет достаточно, – улыбнулся Александр.

И в самом деле – возникшая было перепалка улеглась мгновенно. Если с начальником номинальным еще было можно спорить (да что там «можно» – принято!), то корпоративная солидарность срабатывала лучше любой субординации.

«Дети. Сущие дети… – подумал офицер, поудобнее устраиваясь в кресле и снова закрывая глаза. – Прямо пионерлагерь какой-то…»

* * *

– Вы действительно считаете, что иного выхода нет? – академик Новоархангельский не знал, куда девать руки, и то комкал в руках край накомарника, то пытался стряхнуть несуществующую пылинку с камуфляжного плеча Бежецкого. – Может быть, все-таки подождать выздоровления Федорова?..

Александру, облаченному в штурмовой костюм высшей защиты, больше всего сейчас хотелось бы оказаться где-нибудь в ином месте. Например – по ту сторону «ворот», где, по последним замерам, условия были более чем комфортными – всего лишь минус пятнадцать при относительном безветрии. Какие-то десять метров в секунду во внимание принимать, право, не стоило. Тут же, на тридцатиградусной жаре, да еще под постоянными атаками неистребимого таежного гнуса несладко было и в обычной одежде, а в тяжеленном «Горыныче», специально модернизированном конторскими умельцами для условий повышенной радиации, – подавно.

«Еще минута, и я тут расплавлюсь, – думал офицер, чувствуя, как щекотные струйки скатываются по спине, несмотря на специальное „непотеющее“ белье, позаимствованное у космонавтов. – Или огонь начну изрыгать, почище того самого Горыныча… Как бы не просквозило на ветерке после такой сауны…»

Конечно же, идти в первый десант на неизведанные земли ему было совсем не обязательно. Более того, как начальнику экспедиции – невозможно. Но что делать, если командир десантников два дня назад растянул связку на ноге, прыгая с удочкой по скользким камням на берегу так и оставшейся безымянной «хариусной» речушки? Что с того, что напарником его по той памятной рыбалке был господин Воинов? Не на веревке же туда тянули спецназовца? Он же и в самом деле без ума от рыбной ловли…

И уж совсем ерундой были неудобства по сравнению с той бурей, которую обрушила на голову подчиненного баронесса. Не имей Александр за плечами закалки Советской армии с ее врожденным и классово-правильным презрением к политесам – впору было вынимать из кобуры табельный «вальтер» и ставить точку. Но тот многоэтажный мат и угрозы, которые Бежецкий переслушал от начальства с курсантских до майорских погон «по ту сторону», ни в какое сравнение не шли со здешними разносами, никогда не переходящими рамок «приличного» общества. Так – легкая взбучка сорванцу-сыну от любящей мамаши. «Мать-командирша» могла вогнать провинившегося в землю по уши и не прибегая к ненормативной лексике.

Настораживало лишь то, как легко Маргарита согласилась на замену выбывшего из строя «спеца» его, Александра, дубленой шкурой…

– Увы, Агафангел Феодосиевич, – несколько неуклюже развел он руками, затянутыми в прорезиненную ткань и скованными мощными углепластовыми наплечниками, налокотниками и прочими накладками, которым позавидовал бы любой средневековый рыцарь. – Вы же в курсе, что в семи из десяти выходов автоматы возвращаются с девственно-чистой памятью, а в трех – вообще не возвращаются.

– Да, синдром форматирования пока не преодолен… – пробормотал академик, безуспешно пытаясь сколупнуть ногтем одну из декоративных, на взгляд Бежецкого, деталюшек «скафандра».

– И вообще, – Александр решительно нахлобучил на голову легкий, но обладающий поразительной прочностью шлем с прозрачным «забралом», изготовленный «из того же материала». Что и «доспехи», разумеется, – рано или поздно придется посылать туда людей. Какая разница: я это буду или какой-нибудь двадцатипятилетний парнишка, толком пожить не успевший? Я, к вашему сведению, бывал в переделках и покруче. Там, по крайней мере, нас автоматным огнем не встретят, и пройти сквозь «ворота» – это не под куполом мишенью раскачиваться над вражескими позициями.