Раскол: прелюдия к Катаклизму - [19]

Две юные жрицы, стоявшие по бокам от входа, улыбнулись и присели в реверансе.

— Леди Джайна, — промолвила девушка справа, чуть заикнувшись, и румянец был заметен даже на ее темной коже. — Нам не сказали, что вы прибудете… Желаете сесть рядом с Его Величеством? Уверена, он будет рад вашей компании.

Джайна улыбнулась девушке своей самой обезоруживающей улыбкой.

— Благодарю, но не надо. Я хотела бы сесть со всеми.

— Тогда сюда, — сказала жрица дворфов, протягивая незажженную свечу. — Пожалуйста, возьмите, миледи, и садитесь, где вам угодно. Мы правда рады, что вы здесь.

Ее улыбка была искренней, но сдержанной торжественностью момента. Джайна взяла свечу, бросила пригоршню золотых монет в ящик для пожертвований, стоявший рядом со жрицами, и прошла внутрь.

Она глубоко вдохнула. Из-за влажного воздуха запах ладана был сильнее, чем обычно, а внутри было темнее, чем обычно бывало в Соборе Света. Свечи дымили, сгорая, и Джайна бегло осмотрела ряды скамей со спинками в поисках свободного места, подумав, стоило ли так быстро отказываться от предложения юной жрицы. О, а вот и место. Она спустилась к боковому нефу и кивнула пожилой паре гномов, которые подвинулись, чтобы освободить ей место.

Отсюда был прекрасный обзор, и она улыбнулась, заметив знакомые фигуры короля Вариана Ринна и его сына, Андуина, вышедших бок о бок из отдельной комнаты так неприметно, как только можно было.

Хотя про Вариана никогда нельзя было сказать "неприметный". Недаром, найдя его, чуть не утонувшего и находящегося без сознания, примерно год назад, орк Рехгар Гнев Земли решил, что из него получится превосходный гладиатор. Ничего не помнивший о своем прошлом Вариан прекрасно приспособился к жестокой жизни гладиатора. В то время ему было неведомо, что на самом деле он был разделен на два раздельных сознания — Вариан, находящийся под каблуком дракона Ониксии, и Ло’Гош, могучий и грозный гладиатор. Вариан сохранил все знание, манеры и этикет бывшего цельного сознания; а Ло’Гош — слово из таурахэ, означающее «призрачный волк» и почитающее легендарное свирепое животное — все воинское умение изначального Вариана. Вариан был изыскан; Ло’Гош — вспыльчив. Вариан был утонченным; Ло’Гош — жестоким.

В конце концов, две части воссоединились, но не идеально. Иногда казалось, что Ло’Гош господствует в этом высоком, мощно сложенном теле. Но сейчас в нём больше, чем когда-либо, преобладал король Вариан Ринн; его темно-коричневые волосы были собраны в хвост, хохолком торчащий на затылке, а некогда красивое лицо было изуродовано кривым шрамом.

Андуин был полной противоположностью отцу. Бледный худой светловолосый парень чуть подрос с тех пор, как Джайна видела его в последний раз. И хотя его телосложению было очень далеко до внушительной фигуры отца, — Джайна предполагала, что Андуин пошел в стройную мать и никогда не станет таким огромным мужчиной, как Вариан, — было очевидно, что он уже юноша, а не ребенок. Пока они с отцом шли к своим местам, он обменялся улыбками и кивками с братом Сарно и юным Томасом. Может, почувствовав ее взгляд, он слегка нахмурился, оглянулся — и встретился с ней глазами. Он был хорошо воспитан и знал, как подобает вести себя принцам, поэтому не заулыбался, но его глаза вспыхнули, и он еле заметно кивнул ей.

Все взгляды с короля и его сына обратились на архиепископа Бенедикта, который вошел в зал и медленно направлялся к алтарю. Среднего роста, крепко сложенный, этот человек больше был похож на фермера, чем на служителя церкви. Его образ никак не сочетался с роскошными бело-золотыми одеждами, а потому выглядел он слегка не к месту. Но стоило ему начать речь, как его голос, спокойный, чистый, разнесся по собору, и стало очевидно, что он избран Светом.

— Дорогие друзья Света, все вы — желанные гости здесь, в этом прекрасном соборе, где не отвергают никого, кто пришел с открытым сердцем и смирением. Место это видело много радости и много печали. Сегодня мы собрались здесь, чтобы вспомнить павших, почтить их память и оплакать, воздать им за жертву, принесенную во имя нашего Альянса и Азерота.

Джайна опустила взгляд на свои руки, сжавшие подол платья. Тому, что она не хотела присутствовать на видном месте, была своя причина. Ее роман с Артасом Менетилом не забывали — ни когда он был принцем, ни, уж конечно, когда он стал Королем-личом, ни теперь, когда он был побежден. Из-за него стала необходимостью эта скорбная церемония. Несколько присутствующих повернулись к ней, узнав ее и бросая на нее сочувствующие взгляды.

Ни дня не проходило, чтобы Джайна не думала о нем, гадая, могла ли она что-либо сделать, сказать, чтобы увести некогда прекрасного паладина с его темного пути. Чувства ее обернулись против нее самой во время Войны с Кошмаром, поймав ее в ловушку сна, в котором она смогла предотвратить его превращение в Короля-лича… поскольку вместо него стала Королевой-личом сама…

Она вздрогнула, прогнав прочь воспоминания о том ужасном сне, и вновь стала слушать архиепископа.

— …промерзшие земли севера, — говорил Бенедикт. — Они столкнулись лицом к лицу с ужасным врагом и его армией, которую никто никогда и не помышлял одолеть. И все же, хвала благословению Света и отваге этих простых мужчин и женщин — людей, дворфов, ночных эльфов, гномов, дренеев; да, и даже воинов Орды тоже — мы снова в безопасности в нашей родной стране. Число потерь точно неизвестно, ибо каждый новый день приносит новые доклады. Чтобы донести до вас мысль о том, скольких жизней это стоило, каждому из вас было дано по свече. И каждая из них символизирует не одну, не десять… а сотню жизней Альянса, потерянных в походе на Нордскол.