Раскол дома - [96]

– А какой великолепный состав людей. Все высокие блондины. В Берлине, должно быть, теперь намного чище, после того как все, да, несомненно, все израильтяне уехали. Хочется пожелать, – она остановилась и подняла свой бокал немецкого рейнвейна в сторону Тима и герра Бауэра, – что мы найдем волю очистить нашу страну аналогичным способом.

Тим поднял свой бокал и поднес его к губам. Но пить за это он не мог. С другой стороны стола герр Бауэр чокнулся с леди Маргарет.

– За ваш скорый приезд в Берлин, леди Маргарет.

Тим опустил бокал. Место рядом с герром Бауэром занимала увядшая немолодая женщина, а дальше, с другой стороны, сидел человек, которого Тим, как ему показалось, узнал, хотя их, кажется, не представили друг другу. Но возможно, в сутолоке он просто не расслышал. Сэр Энтони произнес:

– Я полагаю, Германии пришлось разобраться со своими внутренними делами. Она была в опасном состоянии экономически и политически. Я знаю, что многие коммунисты – евреи и что они присягнули на верность России. В таких обстоятельствах я вижу, что они могут справедливо считаться угрозой. Насколько я понимаю, Тим, представители профсоюза – коммунисты – выдвинули против вашего отца какие-то крайние обвинения, и этих людей сняли.

Он вздохнул.

– Надо надеяться, что все это к лучшему.

Герр Бауэр прервал наступившее молчание:

– Ваш кузен благополучно вернулся домой, как я понимаю.

Тим улыбнулся и в свою очередь поднял бокал:

– Да, мой отчим организовал его освобождение. Очень полезно иметь контакты с людьми, которые знают других людей.

Он отпил рейнское. Вероятно, хорошее, но пиво было бы лучше. Он смог бы одним большим глотком залить, черт побери, отвращение. Леди Маргарет сделала глоток, аккуратно поставила бокал на стол и произнесла:

– Я так восхищаюсь вами, Тим. Вы как будто избежали этого проклятья Истерли Холла – восхвалять простолюдинов. Именно простолюдинов. Я много раз дискутировала с вашей тетей Эви и тетей Вероникой на эту тему, когда мы боролись за право голоса. Они хотели, чтобы оно было всеобщим, в то время как я соглашалась с Эммелин и Кристабель[28], которые считали, что избирательное право должно предоставляться только женщинам с соответствующим образованием. Герр Гитлер очень четко это понимает. Только люди определенного воспитания и образования могут понимать, что нужно делать, и обладают мужеством осуществлять нужные шаги.

Сэр Энтони произнес:

– Я не хочу слышать ни единого слова критики по поводу того, что делается в Истерли Холле, и подозреваю, что и юный Тим этого не хочет.

Наступило молчание. Леди Маргарет вспыхнула и, похоже, смутилась. Она жестом показала, чтобы ей налили еще вина. Тим улыбнулся, хотя в глубине души ему хотелось как следует ткнуть леди Маргарет лицом в ее телятину в белом вине. Блюдо бы от этого не стало хуже, поскольку мясо ни в какое сравнение не шло с тем, как его готовили Брайди или Эви. Вместо этого он сказал:

– Я могу только представить, какие сражения вы выдержали, леди Маргарет, и более того, может быть, потому, что тогда были другие времена, вы сумели переступить черту и стать свидетелем этих трагических событий, а теперь живете, чтобы повествовать о них.

Сэр Энтони кивнул. Сидевший через стол от него герр Бауэр поднял бокал:

– Прекрасно сказано.

Леди Маргарет не поняла иронии и издала смешок. Беседа шла вокруг привычных тем, пока в какой-то момент увядшая дама не спросила Тима, не посещал ли он театр в Берлине, когда был там последний раз. Он покачал головой. Ей уже налили четвертый бокал, при этом она мало ела.

– А мы в нашу последнюю поездку ходили в театр, правда, Джордж?

Джордж ответил:

– Мистеру Форбсу это не интересно слышать, дорогая. Все это слишком скучно.

Но мистеру Форбсу это было как раз очень интересно. Тим сказал:

– Конечно, это очень интересно. Возможно, мне стоит сходить, когда я там буду. Я обязательно пойду. А что вы смотрели?

Джордж накрыл ладонью руку жены. Она выдернула руку.

– Не будь занудой, Джордж.

Да, Джордж, пожалуйста, не будь, взмолился про себя Тим. Я очень хочу знать, когда вы там были и с кем встречались. Он в последний момент сообразил, что Джордж – это сэр Джордж Эджерс, высокопоставленный чиновник в Форин-офис[29], где служил и сэр Энтони.

– Расскажите же, леди Эджерс, – настаивал он.

И леди Эджерс рассказала:

– О, как же назывался театр? Ну ладно, неважно. Идете по Лютерштрассе, в районе Шёнберг, это недалеко от магазина «Кауфхаус дес Вестенс». Вы и герр Бауэр знаете его как «КДВ». Боже мой, на сцене девушки в совершенном единении танцевали канкан, постоянно меняя костюмы. А как они маршировали – совершенно как СС, правда. А наши друзья отстукивали такт. Как великолепно они выглядели в форме!

Тим не мешал ей говорить, но вскоре они ушли. Сэр Джордж решил, что леди Эджерс нехорошо себя чувствует. Ничего подобного, дражайший, подумал Тим. Она просто вдрызг пьяна. О господи, я делаюсь похож на дядю Потти.

По другую сторону от герра Бауэра сидела подруга леди Маргарет, Фреда Уилсон. Она щебетала о том, как чудесно в Испании продвигается Франко. Оставить бы ее в одной комнате с Джеймсом. При мысли о кузене Тим едва заметно улыбнулся. Джеймс в безопасности, они пожали друг другу руки, и Джеймс сказал, что очень сильно его ненавидит, так, как он, Тим, просил. Но это не ненависть. Больше не ненависть. Возвращаясь среди ночи домой от вокзала, он взял такси и попросил высадить его у телефонной будки. Он позвонил Потти и доложил ему обо всем, что видел и слышал, а потом крепко заснул и хорошо спал, потому что теперь он знал, что отвечает ударом на удар, и понимал, куда он идет.