Раскол дома - [39]

Шрифт
Интервал

У Тима упало сердце. Он произнес:

– Я не мог допустить, чтобы Фред взял все в свои руки и так по-хамски говорил о тебе.

Джек кивнул и пристально посмотрел на сына.

– Не возьмет он ничего в свои руки, поверь мне. Я уже разобрался с этим. Все будет хорошо.

Оба засмеялись. Это была любимая поговорка бабушки Сьюзен. Догадался ли отец, что вся история не имела отношения к Фреду и оскорблениям, которые он изрекал, и что речь шла о внедрении фашизма в шахтерскую среду? Эта мысль потрясла его: до сих пор он никогда не пытался привести в порядок свои запутанные соображения. Подошел Март с пинтой пива для Тима и поставил кружку на стол. Ему надо встретиться с одним типом насчет собаки, сказал он, и ушел. Наконец Джек отодвинул недопитую кружку в сторону, и, наклонившись к Тиму, сказал:

– Тебя что-то тревожит, сын. Чем я могу тебе помочь?

Тим сделал глубокий вдох. Именно этих слов он ждал.

– Это по поводу матери, – сказал он. – Она радовалась, что вы с мамой поженились, но сама она несчастна, потому что они с Хейне по-прежнему не могут вступить в брак, из-за того, что ей нужно…

Он замолчал, а потом продолжил:

– Ну, понимаешь… я не знаю, почему ее все, кажется, так сильно ненавидят, просто потому, что она сбежала с немцем. Он хороший человек, папа. Добился успеха, патриот, и он воевал, как и ты, и так же, как и ты, оказался в плену. Ты должен понять. В конце концов, ты любишь Грейси.

Джек смотрел сыну в глаза.

– Во-первых, никто ее не ненавидит, насколько мне известно. Прошлое осталось позади, все мы изменились. У твоей мамы новая жизнь, ты помогаешь ей, и это замечательно. Ну и?..

Тим почувствовал, как в нем поднимается волна раздражения.

– Тебе легко говорить: у тебя есть вот это все, да еще семья. А у нее только я.

На лице Джека появилось озадаченное выражение.

– Э… ты только что сказал, что у нее есть Хейне. И у них, конечно, есть друзья. Не понимаю, чего же ты хочешь, сынок?

Тим глотнул пиво. Оно было теплое. Хейне пил только холодное пиво.

– Вот именно, папа. У нее вроде бы как есть Хейне, но существуют некоторые правила, так она говорит. То есть кто может жениться на ком и…

Джек казался потрясенным.

– Но ведь она не еврейка, правда? Я знаю, что ее тетя Нелли выслала ей свидетельство о рождении. Но если еврейка, тогда это проблема. А ведь не должна быть, черт возьми.

Тим повысил голос:

– Нет, нет, не это. Ты просто послушай меня.

Люди вокруг замолчали. Джек тут же расхохотался, и все расслабились. А он умный, подумал Тим, знает, как управлять или разрядить любую ситуацию. Тим негромко произнес:

– Нет, конечно, она не еврейка. Хейне бы палкой до нее не дотронулся. Нет, просто…

Он подыскивал слова. Вокруг люди разговаривали, слышался смех.

– Ладно, забудь.

Тим взял кружку и выпил залпом почти половину. Отец наблюдал за ним.

– Поставь кружку, сынок, и послушай меня. Твоя мама всегда, как бы это точнее сказать, хотела иметь то, чего у нее никогда не было. Почему бы и нет, в конце концов? Ее отец погиб в шахте. Она с мамой жила у тети Нелли в Хоутоне, и у них даже своей комнаты не было. Ты только что сказал, что у нее есть Хейне. Она разделит его успех. И тогда она успокоится. И прежде всего у нее есть ты.

Голос отца стал резким:

– Так чего же еще она хочет, скажи мне, Христа ради? Куда бы она ни направилась, повсюду есть…

Ярость вспыхнула в нем, как огонь. Почему, ну почему, черт побери, все, в том числе мать, делают его жизнь такой дьявольски трудной? Он хлопнул ладонью по столу. Разбитые костяшки пальцев просвечивали в ранах.

– Есть что? Слушаю тебя, папа. Ты женился на ней, просто чтобы заполнить пустоту, оставшуюся, когда Тимми не стало, как она сказала. Что ж, я – не Тимми, я сын ее и Роджера. Вы, люди, получили от нее все…

– Джек, нам нужно поговорить.

К их столику подбежал Джеб, представитель профсоюза, и принес с собой волну холода. – Я не могу удержать Фреда, он хочет разворошить осиное гнездо.

Джек отмахнулся:

– Дай мне минуту, Джеб. Нам тут понадобится Март, а он наверняка рубится в дротики. Мы придумали план, как разобраться с этим раз и навсегда.

Джеб кивнул и ушел в другой зал. Джек повернулся к Тиму.

– А теперь послушай меня, парень. Ты тут вот сказал: «Вы, люди». Так вот. Мы – не «люди», мы – твоя семья, точно так же, как Роджер и Милли. Ты, сынок, не заполнял никакой пустоты. Ты – Тим, и это имя выбрала твоя мама в честь Тимми. Мы были ей благодарны.

Тим встал, толкнув стол к отцу. О господи, родители, письма, проклятые дети там, где их быть не должно… Ему вспомнилось ощущение, с которым он ударил Брайди по ребрам. Наслаждение, вот что это было. Но он не знал, что это Брайди. Или знал? Вот в чем проблема: знал или нет?

Тим молча смотрел, как плещется в кружке пиво. Джек продолжал:

– Ничего не бойся, парень. Ты ведь знаешь, мы любили тебя.

«Любили?» – подумал Тим.

Он вскинул голову и пристально посмотрел отцу в глаза. Вокруг слышался приглушенный гул голосов. Любили? Да какая ему разница? Это не его мир и никогда им не был. Как говорила его мать, отец это предусмотрел. От него, Тима, избавились, отправив в Ньюкасл работать инженером, хотя он мог бы получить свой сертификат и работать здесь в управлении в рамках семьи. Господи, но они не были его семьей. Отец по-прежнему сидел и смотрел на него, покачивая головой, как будто хотел сбросить с себя эту тяжесть. Тим нагнулся к нему и произнес:


Еще от автора Маргарет Грэм
Истерли Холл

Эви Форбс предана своей семье. Все мужчины в ней – шахтеры. Она с детства привыкла видеть страдания людей рабочего поселка: несчастные случаи и гибель близких, жестокость и несправедливость начальников. Она чувствует себя спасительницей семьи, когда устраивается работать в Истерли Холл – поместье лорда Брамптона, хозяина шахт. В господском доме Эми сразу же сталкивается с пренебрежением и тиранией хозяев, ленью, предательством и наглостью других слуг. Однако с помощью друзей, любви и собственного таланта она смело идет вперед, к своей цели – выйти «из-под лестницы». Но в жизнь вмешивается война.


Война. Истерли Холл

История борьбы, мечты, любви и семьи одной женщины на фоне жесткой классовой вражды и трагедии двух Мировых войн… Казалось, что размеренная жизнь обитателей Истерли Холла будет идти своим чередом на протяжении долгих лет. Внутренние механизмы дома работали как часы, пока не вмешалась война. Кухарка Эви Форбс проводит дни в ожидании писем с Западного фронта, где сражаются ее жених и ее брат. Усадьбу превратили в военный госпиталь, и несмотря на скудость средств и перебои с поставкой продуктов, девушка исполнена решимости предоставить уход и пропитание всем нуждающимся.


Рекомендуем почитать
У града Китежа

Василий Боровик — знаток и ценитель русской старины. Сильная сторона его творчества в том, что он органически приобщается к чудесному языку народных сказочников, «гудошников», лукавых пересмешников. Беллетризированные историко-этнографические очерки В. Боровика, составившие эту книгу, вскрывают глубинные пласты народной жизни — быта, обычаев, социальных отношений в среде заволжского крестьянства конца прошлого и начала нашего столетия. В центре внимания писателя — хроника развития и упадка двух родов потомственных богатеев — Инотарьевых и Дашковых, пришедших на берега Керженца и во многом определивших жизнь, бытовой и социальный уклад этих диких, глухих мест.


Утерянная Книга В.

Лили – мать, дочь и жена. А еще немного писательница. Вернее, она хотела ею стать, пока у нее не появились дети. Лили переживает личностный кризис и пытается понять, кем ей хочется быть на самом деле. Вивиан – идеальная жена для мужа-политика, посвятившая себя его карьере. Но однажды он требует от нее услугу… слишком унизительную, чтобы согласиться. Вивиан готова бежать из родного дома. Это изменит ее жизнь. Ветхозаветная Есфирь – сильная женщина, что переломила ход библейской истории. Но что о ней могла бы рассказать царица Вашти, ее главная соперница, нареченная в истории «нечестивой царицей»? «Утерянная книга В.» – захватывающий роман Анны Соломон, в котором судьбы людей из разных исторических эпох пересекаются удивительным образом, показывая, как изменилась за тысячу лет жизнь женщины.«Увлекательная история о мечтах, дисбалансе сил и стремлении к самоопределению».


Их было трое

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Импульсивный роман

«Импульсивный роман», в котором развенчивается ложная революционность, представляет собой историю одной семьи от начала прошлого века до наших дней.


Шкатулка памяти

«Книга эта никогда бы не появилась на свет, если бы не носил я первых ее листков в полевой своей сумке, не читал бы из нее вслух на случайных журналистских ночевках и привалах, не рассказывал бы грустных и веселых, задумчивых и беспечных историй своим фронтовым друзьям. В круговой беседе, когда кипел общий котелок, мы забывали усталость. Здесь был наш дом, наш недолгий отдых, наша надежда и наша улыбка. Для них, друзей и соратников, — сквозь все расстояния и разлуки — я и пытался воскресить эти тихие и незамысловатые рассказы.» [Аннотация верстальщика файла].


Польские земли под властью Петербурга

В 1815 году Венский конгресс на ближайшее столетие решил судьбу земель бывшей Речи Посполитой. Значительная их часть вошла в состав России – сначала как Царство Польское, наделенное конституцией и самоуправлением, затем – как Привислинский край, лишенный всякой автономии. Дважды эти земли сотрясали большие восстания, а потом и революция 1905 года. Из полигона для испытания либеральных реформ они превратились в источник постоянной обеспокоенности Петербурга, объект подчинения и русификации. Автор показывает, как российская бюрократия и жители Царства Польского одновременно конфликтовали и находили зоны мирного взаимодействия, что особенно ярко проявилось в модернизации городской среды; как столкновение с «польским вопросом» изменило отношение имперского ядра к остальным периферийным районам и как образ «мятежных поляков» сказался на формировании национальной идентичности русских; как польские губернии даже после попытки их русификации так и остались для Петербурга «чужим краем», не подлежащим полному культурному преобразованию.