Раскол дома - [38]
Один из фашистов атаковал шахтера-коммуниста, и они схватились в драке, наступая на Джеймса и пиная его, чтобы не мешался под ногами. Брайди пронзительно закричала, увидев, что сапог едва миновал висок ее кузена, но попал по носу. Потекла кровь, и снова заснеженная земля приобрела красный цвет. Новый пинок попал по ногам.
Брайди протиснулась сквозь колышущиеся тела людей и вцепилась в спину фашиста, прежде чем он успел пнуть Джеймса еще раз. Тот поскользнулся и упал. Коммунист обернулся и тут же кинулся в другую потасовку. Джеймс, стоя на коленях, тряс головой. Кровь брызнула во все стороны. Она потянула его за руку.
– Джеймс, вставай.
Фашист уже поднимался и, глядя на кого-то, ухмыльнулся. И тут ее ударили в ребра.
Что-то болезненно хрустнуло, и она упала в тот момент, когда Джеймс наконец поднялся на ноги. Брайди скорчилась на земле. Боль в ребрах была жуткая, она даже не знала, что такая бывает. Она подняла глаза. Двое чернорубашечников кивали друг другу, возбужденные лица горели. Одним из них был Тим. Это он ударил ее.
Джеймс набросился на него.
– Тим, ты ударил ее! Ты, сволочь, окончательно свихнулся? И ты носишь запрещенную форму! Запрещенную законом, понял?
Он все чеканил:
– Запрещенную, запрещенную.
Другой фашист оттащил его и швырнул на землю рядом с Брайди.
Возбуждение на лице Тима сменилось замешательством. Брайди перевернулась на живот и поднялась на колени. Казалось, ее сейчас вырвет. Мимо кто-то пробежал, снова сбив ее на землю. Она хватала ртом воздух. Боль от удара была невыносимой. Она снова начала вставать, и на этот раз Тим поднял ее на ноги и удерживал, чтобы она снова не упала. Он сжал ее лицо руками.
– Я не знал, что это ты, Брайди, – произнес он.
Она шепотом ответила:
– Но ты знал, что перед тобой человек. Эту форму нельзя носить в общественном месте. Она запрещена законом после этого вашего марша на Кейбл-стрит.
Она понимала, что просто повторяет то, что сказал Джеймс, но пока эти слова крутились у нее в голове, они удерживали ее от слез.
– Ты не должен ее носить, слышишь? Не должен, будь ты проклят. Я больше не знаю, кто ты.
Она вырвалась. Джеймс уже поднялся, и вместе они стали пробираться сквозь толпу. Тим крикнул им вслед:
– Черт бы тебя побрал, Джеймс, ты не должен был приводить ее сюда. Бог ты мой, она же еще совсем ребенок.
Они сели на велосипеды и отправились в обратный путь. Ветер дул в спину. Он заморозил боль в ребрах и остановил кровь из носа у Джеймса.
Когда они добрались до перекрестка, где ей нужно было повернуть направо, на Домашнюю ферму, а ему ехать прямо в Истерли Холл, Джеймс сказал:
– Зачем я это сделал! Как я жалею!
– Почему, Джеймс? Это он виноват. А я бы все равно сама туда поехала, если бы ты отказался взять меня с собой. Он это прекрасно знает и попросту пытается выкрутиться.
– Я поеду с тобой.
Он бы не послушал ее, если бы она попыталась отказаться.
Он доехал вместе с ней до черного входа.
Брайди сказала:
– Теперь он нам чужой.
Джеймс кивнул, но ничего не ответил.
Он уехал, теперь уже в твердой уверенности, что должен занять наконец определенную позицию. Демократию необходимо поддерживать и защищать. У Англии пока еще есть время опомниться, но у бедной Испании его не остается совсем. Франко со своими фашистами одерживает победу. Правда, сейчас нельзя все бросить и уехать. Так он подведет дядю Оберона. Придется сначала завершить все дела на ферме, и только потом можно ехать. Но придется держать язык за зубами, иначе Брайди увяжется за ним, как предупреждала. А этого допустить нельзя. Она должна оставаться в безопасности.
Глава 11
В тот же вечер Тим приехал в Истонский клуб шахтеров, но форму он все-таки снял. Заглушив мотор, он подождал минуту. Боль в костяшках пальцев напомнила ему о том, что он ударил Брайди, и мысль об этом ужаснула его. Как он не понял, что это она? Как?! Но ему никогда не приходило в голову, что у них хватит глупости туда явиться. На ней были эти дурацкие бриджи, и как он мог догадаться, что перед ним девушка?
Он стянул с рук кожаные перчатки и затолкал их в карман кожаной куртки – подарка Милли на Рождество. Он поговорит с Брайди, объяснит ей, что это была ошибка и что речь идет о борьбе намного более значимой, чем их собственное благополучие. Что это борьба с хаосом. Он оглядел здание клуба. Меньше всего ему хотелось сегодня быть здесь, видеть отца и говорить. Что, если тот слышал о стычках? Но эту фальшивку, подложное письмо, нужно найти, чтобы отдать его Хейне и матери. Отец поможет. Он всегда помогал.
Тим слез с мотоцикла и вошел внутрь. В зале стоял оглушительный шум. Его сразу же окутал табачный дым, в нос ударила пивная вонь. Повсюду толпились люди. Он пробирался вглубь среди групп шахтеров. Они тянули пиво и поглаживали синяки и кровоподтеки. Тим натянул кепку пониже на глаза.
Отец вместе с Мартом сидел за столиком. Март поднял глаза и с удивлением посмотрел на Тима. Потом сказал что-то Джеку, кивнул Тиму и встал.
– Принесу тебе пивка, старик.
На обшарпанной поверхности столика остались круги от пивных кружек. Отец, приветственно кивнув, сказал:
– Я слышал, ты хорошо провел сегодня время, сынок.
Эви Форбс предана своей семье. Все мужчины в ней – шахтеры. Она с детства привыкла видеть страдания людей рабочего поселка: несчастные случаи и гибель близких, жестокость и несправедливость начальников. Она чувствует себя спасительницей семьи, когда устраивается работать в Истерли Холл – поместье лорда Брамптона, хозяина шахт. В господском доме Эми сразу же сталкивается с пренебрежением и тиранией хозяев, ленью, предательством и наглостью других слуг. Однако с помощью друзей, любви и собственного таланта она смело идет вперед, к своей цели – выйти «из-под лестницы». Но в жизнь вмешивается война.
История борьбы, мечты, любви и семьи одной женщины на фоне жесткой классовой вражды и трагедии двух Мировых войн… Казалось, что размеренная жизнь обитателей Истерли Холла будет идти своим чередом на протяжении долгих лет. Внутренние механизмы дома работали как часы, пока не вмешалась война. Кухарка Эви Форбс проводит дни в ожидании писем с Западного фронта, где сражаются ее жених и ее брат. Усадьбу превратили в военный госпиталь, и несмотря на скудость средств и перебои с поставкой продуктов, девушка исполнена решимости предоставить уход и пропитание всем нуждающимся.
Исторический роман о борьбе народов Средней Азии и Восточного Туркестана против китайских завоевателей, издавна пытавшихся захватить и поработить их земли. События развертываются в конце II в. до нашей эры, когда войска китайских правителей под флагом Желтого дракона вероломно напали на мирную древнеферганскую страну Давань. Даваньцы в союзе с родственными народами разгромили и изгнали захватчиков. Книга рассчитана на массового читателя.
Василий Боровик — знаток и ценитель русской старины. Сильная сторона его творчества в том, что он органически приобщается к чудесному языку народных сказочников, «гудошников», лукавых пересмешников. Беллетризированные историко-этнографические очерки В. Боровика, составившие эту книгу, вскрывают глубинные пласты народной жизни — быта, обычаев, социальных отношений в среде заволжского крестьянства конца прошлого и начала нашего столетия. В центре внимания писателя — хроника развития и упадка двух родов потомственных богатеев — Инотарьевых и Дашковых, пришедших на берега Керженца и во многом определивших жизнь, бытовой и социальный уклад этих диких, глухих мест.
Лили – мать, дочь и жена. А еще немного писательница. Вернее, она хотела ею стать, пока у нее не появились дети. Лили переживает личностный кризис и пытается понять, кем ей хочется быть на самом деле. Вивиан – идеальная жена для мужа-политика, посвятившая себя его карьере. Но однажды он требует от нее услугу… слишком унизительную, чтобы согласиться. Вивиан готова бежать из родного дома. Это изменит ее жизнь. Ветхозаветная Есфирь – сильная женщина, что переломила ход библейской истории. Но что о ней могла бы рассказать царица Вашти, ее главная соперница, нареченная в истории «нечестивой царицей»? «Утерянная книга В.» – захватывающий роман Анны Соломон, в котором судьбы людей из разных исторических эпох пересекаются удивительным образом, показывая, как изменилась за тысячу лет жизнь женщины.«Увлекательная история о мечтах, дисбалансе сил и стремлении к самоопределению».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Книга эта никогда бы не появилась на свет, если бы не носил я первых ее листков в полевой своей сумке, не читал бы из нее вслух на случайных журналистских ночевках и привалах, не рассказывал бы грустных и веселых, задумчивых и беспечных историй своим фронтовым друзьям. В круговой беседе, когда кипел общий котелок, мы забывали усталость. Здесь был наш дом, наш недолгий отдых, наша надежда и наша улыбка. Для них, друзей и соратников, — сквозь все расстояния и разлуки — я и пытался воскресить эти тихие и незамысловатые рассказы.» [Аннотация верстальщика файла].
В 1815 году Венский конгресс на ближайшее столетие решил судьбу земель бывшей Речи Посполитой. Значительная их часть вошла в состав России – сначала как Царство Польское, наделенное конституцией и самоуправлением, затем – как Привислинский край, лишенный всякой автономии. Дважды эти земли сотрясали большие восстания, а потом и революция 1905 года. Из полигона для испытания либеральных реформ они превратились в источник постоянной обеспокоенности Петербурга, объект подчинения и русификации. Автор показывает, как российская бюрократия и жители Царства Польского одновременно конфликтовали и находили зоны мирного взаимодействия, что особенно ярко проявилось в модернизации городской среды; как столкновение с «польским вопросом» изменило отношение имперского ядра к остальным периферийным районам и как образ «мятежных поляков» сказался на формировании национальной идентичности русских; как польские губернии даже после попытки их русификации так и остались для Петербурга «чужим краем», не подлежащим полному культурному преобразованию.