Раскаяние - [5]

— Хватит! — сказал самому себе Вержицкий. — Пора кончать.

Через три дня он подал Селезневу просьбу об увольнении. К заявлению были приложены веские бумажки — справка об окончании договора, заключение медицинской комиссии: стенокардия, требуется выезд из Заполярья в южные края.

5

Селезнев, казалось, был ошеломлен. Он испуганно воскликнул:

— Ради бога, Степан Павлович! Это у вас серьезно?

Вержицкий мрачно подтвердил:

— Сердце шуток не знает. Нужно убираться, пока не поздно.

— Нехорошо, — бормотал Селезнев, — нехорошо. — Он сказал с печалью: — Без вас придется трудно — вы душа наших исследований.

У Вержицкого рвались с языка злые слова: «Душа эта выдохлась — и не без вашей помощи». Он сдержался — не следовало хлопать дверью, уходя, это уже не могло помочь. После короткого раздумья Селезнев проговорил:

— По-человечески понимаю вас. Только сам я не могу решать этого вопроса — посоветуюсь с Анучиным и Колотовым.

Вержицкий прошел к Воскресенскому и рассказал о своем решении. Старый химик был подавлен, он долго молчал.

— Ну, выкладывайте весь ваш вздор, Алексей Петрович, — грубо приказал Вержицкий. — Что у вас там заготовлено: дезертирство, пасование перед трудностями, зазнайство, гонор?

Воскресенский покачал головой. Он медленно и грустно произнес:

— Ничего не скажу, Степан Павлович. И отговаривать не буду. Только вы пожалеете об этом, друг мой, все равно пожалеете.

Вержицкий ответил, волнуясь:

— У меня нет другого выхода, поймите. — Он воскликнул с болью: — Знаю, что прав, потом все это увидят сами, а сейчас ничего не могу доказать.

В тот же день Колотов вызвал Вержицкого к себе. У подъезда стояла машина главного инженера, шофер Яков дремал, положив голову на баранку. Вержицкий поднял воротник и тихо прошел мимо. Но Яков за долгие годы службы у Колотова приучился спать лишь одним глазом. Он нагнал Вержицкого через несколько домов и упрекнул, распахивая дверцу:

— Выговора старому приятелю пожелали? Садитесь, Степан Павлович.

Колотов принял Вержицкого сразу — на столе у него лежало заявление.

— Чепухи этой не подпишу, — чуть не крикнул он Вержицкому. — Что это вам взбрело в голову — полжизни сознательной комбинату отдали, а сейчас в кусты? Берите назад заявление, рано вам еще на южные пляжи, рано!

У Вержицкого потемнело в глазах от бешенства. Еще никто не вызывал у него такой ненависти, как этот властный, грубый человек.

— Не возьму назад заявления! — сказал он сдавленным от злобы голосом. — И сами вы никуда не денетесь — подписывайте! Заключение врачей отменять вам не дано права.

Колотов сурово и настороженно вглядывался в Вержицкого, потом ворчливо отозвался:

— А я не очень уважаю заключение наших врачей. Ваши девочки, — он пренебрежительно ткнул в подписи на справке, — все что угодно напишут человеку, который десяток лет провел в Заполярье. Будете спорить, назначу новую экспертизу, профессоров приглашу. Но лучше до крайности не доводите. Идите и спокойно работайте. Или прямо выкладывайте, что за этим заявлением скрывается.

— Не буду я у вас работать! — крикнул Вержицкий, теряя самообладание. — Не нужна вам моя работа!

Колотов встал из-за стола. Теперь он стоял рядом с Вержицким, — Вержицкий отодвинулся, ему казалось, что Колотов бросится сейчас на него с кулаками.

— Еще раз спрашиваю, что за всем этим кроется? — грозно сказал Колотов. — С Селезневым не согласны, что ли? В чем не согласны?

На минуту острое желание бросить Колотову в лицо обвинение в верхоглядстве овладело Вержицким. Он тут же взял себя в руки. Он вспомнил, что ничего не может доказать, не в силах опровергнуть ни одной из закономерностей, открытых Селезневым. Всякое его слово о расхождениях с Селезневым будет расценено как сведение мелких счетов. И не Колотову жаловаться на Селезнева — разве он не разносил Вержицкого на техсовете, разве не его ставленник Селезнев?

Вержицкий угрюмо проговорил:

— Речь не о расхождениях, а о том, что нельзя мне больше тут. Здоровье не позволяет, да и не нужен я — сами нашли мне квалифицированную замену.

Однако Колотов не был удовлетворен, он раздумывал. Вержицкий видел, что Колотов ему не верит, и горько усмехнулся. Дураком нужно быть, чтобы поверить в такие кисло-сладкие объяснения — дураком или человеком, вовсе не знающим Вержицкого. Колотов не дурак, нет, и Вержицкого он хорошо знает — скоро десять лет, как они ругаются. Как бы там ни было, Колотов его отпустит — дороги назад нет.

Колотов, хмурясь еще больше, объявил решение:

— Отпустить вас не могу. С кем работать будем, если таких, как вы, увольнять? Больны — направим в лучший санаторий, на сокращенный день переведем. В общем, так — заявление ваше рву, а вы остаетесь.

Он протянул руку к заявлению, Вержицкий вырвал бумагу и швырнул ее на стол. Он весь затрясся. Давно накапливаемая ярость вырвалась наружу бурно и безобразно. Он стучал кулаком, выкладывая Колотову все, что о нем думал. Колотов менялся в лице, то краснел, то бледнел, уши его стали бурыми, глаза сверкали. Но он не прерывал Вержицкого, он слушал все, все до конца — еще не было в его инженерской деятельности случая, чтобы так швыряли ему в лицо оскорбления, чтобы так много их было, оскорблений, чтоб так они были обидны. Потом он вновь потянул к себе заявление, размашисто подписал и подвинул Вержицкому.