Раскаты - [32]

— Ай-вай, наконец-то! А то сидят за столом молодые, а мы не пьем, не поем и посуду не бьем. На счастье! — неожиданно радостно ответила хозяйка на Варькину неловкость, все засмеялись, но Варьку это и вовсе допекло — выскочила она за дверь, будто с палкой за нею гнались.

— Ну отхватил же ты, Алексей, красотушку! Сама бы на ней женилась, — все еще смеясь, с открытой завистью вздохнула Оня, чем вконец развеселила мужчин: Алексей засветился весь, полугордый-полусмущенный, а Ваня Воинов, мужик серьезный, хмыкнул, глянул на женку с дивом в глазах и откликнулся ворчливо, будто впрямую понял ее слова:

— А то бы женилась она… что бы делать-то с ней стала, на цельну голову ниже… Отбери-ка лучше чего лишнего у нас — посуды, постельного чего. Они вон не хотят жить-то у нас… Обратно с лесничества заеду — отвезем их в избушку у Гати, а то и верно — пусть там живут, лето на дворе.

Варька как выскочила, так и пристыла на углу ограды, в тройную жердинку оцепившей прикордонный огородик. Стояла, стараясь слиться со сдвоенным, связанным вязовыми ветками столбиком, и докусывала уже которую горькую травку. Но подошел Алеша, шепнул, коснувшись щеки неколкими мягкими усами: «Ну чего ты? Эх ты, Варюха-краснуха!..» — и спрямилась немножко ее душевная неразбериха, вцепилась она опять в его большую руку и подумала, что и часа не может без него, не то чтобы день, месяц или год! И как это некоторые женщины выдерживают долгие-долгие разлуки? Она бы, наверно, не смогла, выплакала бы сердце до капли, высохла, сгорела за несколько дней. Раньше-то, когда не было ясно с ним, легче жилось, ждала да только злилась. А теперь… теперь и жить, кажется, незачем, если без него. Даже подумать нельзя!..

Они прошли мимо колодца под скосившейся шляпой-навесом, обогнули огород, наполовину заросший бурьяном, и ступили на тропу, которая тут же нырнула в густой подрост, близко обступивший Воинов кордон. Для двоих тропинка была узка, стеснена деревцами, но Варька ни за что не хотела выпускать его руку, и шли, тесно прижавшись друг к дружке, потом и приобнявшись. Алексей подхватывал и отводил нависшие поперек ветви. Звон стоял в молодняке невообразимый: то ли снами ночными делились пичужки, то ли здоровались так отчаянно, то ли просто кричали в небо радость жизни. И удивительно: не нарушало пташье многозвучье глубокой вокруг тишины, оно даже крепило, казалось, нетронутость лесного покоя. Точно так же в лесу перестаешь потихоньку замечать шум вершин в ветреную погоду. Под гул вершин и птичий гомон Варьке всегда становилось в лесу легко-легко, до бесчувствия рук и ног — о, сколько раз перерождалась она по дороге из Синявина в Мартовку в рябиновый кустик, в листок, в травинку! — и тихий праздник воцарялся на душе, и думалось о чем-нибудь одном, ясном-ясном, и, конечно, только хорошем. Но сегодня все было навыворот: в груди стесненно и тревожно, мысли разбегались вроссыпь, ни одна из них не доходила до понятного конца.

— И что у них так все запущено? — спросила вдруг, хотя и сама вроде нисколько об этом не думала. — И в избе, и во дворе, даже огород весь зарос. Прибрать не могут, что ли?

— Это ты про Воиновых?

— Про кого ж еще.

— Ну, Онька-то беременная, какая из нее работница. По-моему, и так даже лишнего бегает…

— Разве?! А я-то… Я думала, с рожденья уж такая она, кругленькая вся…

— Потому и не очень заметно у нее, хотя и рожать скоро. А Ваня — он целыми днями в лесу. Ты, я смотрю, тоже думаешь, что лесник — это всего-навсего лесной сторож, да? — В голосе Алексея открыто прослышалась готовая обида. — Да ты знаешь, только усторожить лесной массив, который в три дня не обойдешь, и то каких трудов стоит! За один-то обход насмерть забьешь ноги, а тут — каждый день, да еще не по одному разу.

— А чего его больно сторожить? Стоит себе и стоит, — поддразнила Варька, повеселев и сама сознательно радуясь этому.

Алексей, кажется, не расслышал ее и не понял беспричинной веселости, но попал ответом в самую точку:

— У нас в Засурье смотрят на лес как на свое подсобное хозяйство: вышел, нарубил, где сколько хотел, привез… И каждый старается урвать побольше, про запас — не замечала, сколько дров гниет в Синявине в поленницах? И попробуй тут уследи. Как будто у лесника только и делов — бегать да высматривать порубщиков. На нем и санитарные рубки, и семя-, и сенопоставки, у многих в хозяйстве — питомники. Вырубить лес — раз плюнуть, вырастить его — в сто раз труднее. А это и есть главное дело лесника. Это плохой лесник скатывается до простого сторожа, а Ваня не из плохих. Вот и не доходят руки до кордона и личных удобств…

— Да я же просто так сказала, чего ты взъелся? — Варька тряхнула Алешину руку и засмеялась. — Улыбнись сейчас же, а то и я обижусь. Ну, кому говорят! Вот-вот, еще, еще!

Подростовый лес кончился, впереди высоко встали островерхие пики рослых елей. Тропинка внезапно развязалась на нитки и пропала, запуталась в густой траве, но Алексей вел по-прежнему смело, из яркого света они вступили в полумрак, словно с улицы в сени, и Варька невольно съежилась, придержав шаг.

— Что? Страшно? — Алексей накинул ей на плечи свой пиджак, защитно притянул к себе.