Рапорт Пилата - [2]

Фрагменты записанного 20 сентября в 18 часов 00 минут на магнитофонную ленту признания проститутки Магдалины, 38 лет, без постоянного места жительства, замужней. В начале записи имеются искажения звука.

…как это не знаю, когда это было? Ну да, тогда и было. Их шло, ну, не знаю, десяток с лишним, это я потом увидела, потому что этот сукин сын гнался за мной. И лучше бы догнал. Но нет, не догнал. Я выскочила на мостовую, не помню где. Да сейчас, сейчас, перестаньте трясти меня, фараоны проклятые. Вы говорите с нечистой тварью, все зло и все свинства, которые вы творили, творите и творить будете – ничто по сравнению с тем, что я натворила. Ангелочки долбанные! Ну почему ОН мне так велел, почему? Он тогда догнал бы меня, этот мудозвон, отобрал бы тот сратый бумажник, который я у него сперла, иссинячил бы морду, ногами помутузил – и все, свободна, ничего больше. Почему же все это так случилось, зачем ОН так приказал, такой добрый? А тогда за НИМ шли двенадцать, должно быть двенадцать, впрочем, может и больше, это потом уже были целые толпы. И когда этот толстяк, кабан этот гребаный, гнался за мной, ОН положил мне руки на голову, и только тогда я увидела ЕГО, а толстяк, которого держал тот, которого вы отпустили, рвался с воплями ко мне и ЕМУ тоже орал: «А ты, ты еще кто такой?» Так кричал этот кабан позорный, который перед этим меня поимел, как хотел, и у которого я стырила лопатник, а он, сволочь,– бегом за мной на улицу, а там столпотворение, там ОН и остальные за НИМ – идут мимо машин, а те гудят, дудят, все вокруг бурлит, грохот ужасный. А я иду рядом с ослицей, ощущаю на голове ЕГО руку и чувствую себя в безопасности, как ребенок, только не так, как тот выродок, который у меня уже есть, и не так, как тот недоносок, которого я таскаю в себе и из–за которого мне приходится красть, о чем, впрочем, я сказала ЕМУ, ведь кто меня теперь захочет с этим ярмом, кроме извращенцев, с которыми всегда иметь дело опасно. О Боже, о Иисус, творивший чудеса, в которые вы, дряни в погонах, не верите, ни капли не верите, а должны бы верить и молиться, да, молиться, а я это видела, все видела. Кто видел? Я видела. Кто запомнил? Я запомнила. Я помню это, вижу, слышу. А ОН меня любил, ОН пришел ко мне, чтобы меня спасти, но кто бы мне сказал, зачем, зачем ОН приказал мне это сделать. Может, вы это знаете, вы, умники, пальцем деланные, зачем я это сделала, почему не сдохла при этом, почему шевелится еще во мне этот проклятый плод, почему вы, сволочи…

На этом кончаются показания, записанные на магнитофонную ленту, потому что в этот момент проститутка начала возносить ЕМУ молитвы, а сержант, человек верующий, весь затрясся, и мне пришлось чуть ли не силой его удерживать, чтобы он на нее не набросился. Впрочем, бормотание проститутки становилось все более и более нечленораздельным, и в конце концов ее тело начало содрогаться в конвульсивных судорогах, напоминавших приступ эпилепсии, что, учитывая ее беременность, выглядело воистину омерзительным. Следует добавить, что как тому парню, что выдавал себя за боксера, так и проститутке задавали ряд вопросов относительно выстрелов с крыши, которыми были убиты полицейский и один из тех фанатиков, которые заперлись с НИМ в том доме. Дело тем более интересное, что именно из этого карабина, как выяснено с абсолютной определенностью, за три дня до этого была выпущена пуля, убившая женщину, при этом стреляли с церковной колокольни.

И именно ОН, сдавшись полицейским с этим самым карабином в руках, сознался в этих трех убийствах, был допрошен начальником полиции и им же отпущен на свободу под залог.

Поскольку я в тот день принимал участие в блокаде дома, а также присутствовал при доставке злоумышленника и начале допроса оного начальником полиции, которого специально известили и который немедленно приехал,– могу привести фрагменты того, что слышал, для всестороннего анализа ситуации, причем хочу повторить, что, на мой взгляд, отпустили ЕГО слишком рано. Начальник полиции вошел, как обычно, в сопровождении черной собаки, породу которой я затрудняюсь определить. В комнате, кроме НЕГО, находились два инспектора, несколько полицейских и я. Это происходило уже после формального начала допроса, когда ОН на все стандартные вопросы относительно ЕГО фамилии, имени, возраста, профессии ответил молчанием, чем вызвал раздражение тех инспекторов, которые вели допрос. Начальнику полиции, однако, удалось ЕГО разговорить. Поглаживая по голове эту свою черную бестию, он задавал вопросы, начав с основополагающего – действительно ли перед ним сидит ОН и несет ли ОН людям мир и единение. И услышал в ответ – нет, напротив, ОН пришел разделять. На вопрос о том, идет ли речь о разделе денег между бедными или фабрик между рабочими, последовал ответ – нет, разделять следует отца и сына, мать и дочь, брата и сестру, а на вопрос о том, что же будет с миром и любовью, допрашиваемый ответил, что близится судный день и что мир и любовь восстанут из огня, который ОН разожжет. Начальник полиции совершенно справедливо заметил, что представлял себе ЕГО несколько иначе, причем мне показалось, что он иронически выделил слово «несколько». И затем начальник спросил, допускает ли ОН, что любви ближнего своего можно добиться насилием, поскольку нам, как мы ни старались, это не удалось. На это ОН ответил, что тут дело в том, что мы употребляем насилие ради насилия, а ОН – во имя любви. Шеф, продолжая поглаживать пса, спросил, действительно ли ОН считает, что таким образом можно изменить все, что нас окружает (полагаю, он имел в виду вообще весь мир, в котором мы живем). А ОН, нисколько не удивившись вопросу, с непоколебимой уверенностью в себе заявил, что пробил час и что сейчас либо правда победит, либо мир прекратит свое существование.