Рапорт из Штутгофа - [19]
Пока они беседуют, — а нам совершенно ясно, о чём они беседуют, — между бараками появляется человек или, вернее, то, что когда-то было человеком. Это живой труп, старик в полосатой одежде каторжника, с голыми худыми ногами, обутыми в деревянные колодки; в таких колодках мы ходим на пляже. Увидев, что между бараками стоят люди, он в недоумении останавливается, беспомощно берётся за шапку своими худыми, дрожащими пальцами, снимает её и испуганно оглядывается.
Заключённый с буквами «L. А.» на рукаве и в чёрных перчатках поворачивается, секунду смотрит на беднягу, лотом делает несколько шагов и, не говоря ни слова, сбивает его с ног могучим боксёрским ударом в подбородок. Старик без единого звука валится на землю, очевидно потеряв сознание. «L. А.» ещё секунду смотрит на него.
И затем начинает наносить по человеческому телу тяжёлые удары кованым, начищенным до блеска сапогом. Последние четыре удара он наносит ему в пах.
Оцепенев и затаив дыхание, мы с ужасом следили за совершающейся расправой. Теперь мы понимали ещё меньше, чем вчера.
Не успели мы прийти в себя от этой чудовищной сцены, как увидели нечто не менее страшное. За бараком проходила дорога, которая, как мы потом узнали, была главной улицей старого лагеря. По ней двигалось шествие мертвецов. Они шли медленно, словно каждый шаг причинял им невыразимую боль. Это «колонна больных» направлялась к врачу в «ревир»[17]. Вот это действительно были живые трупы! Они с трудом волочили ноги. Во главе этого шествия мертвецов тяжело ступали четверо заключённых в полосатой одежде; на своих худых плечах они несли дверь. На двери лежал голый труп человека с открытыми остекленевшими глазами и открытым ртом, из которого торчал язык. На шее трупа можно было заметить след верёвки, который свидетельствовал о том, что беднягу повесили.
Я не знаю, сколько времени мы простояли так по стойке «смирно» совершенно неподвижно, но думаю, что прошло не менее двух часов. Наконец мы почувствовали, что сейчас снова что-то должно случиться. Появились несколько хорошо одетых заключённых с пишущими машинками под мышкой. О том, что это заключённые, говорили маленькие номера и красные кресты, нашитые на левой штанине и на спине куртки. А в остальном они ничем не отличались от вчерашнего лагерного электрика.
Они вошли в барак, распахнули окна и уселись за пишущие машинки. Сейчас нас будут регистрировать как заключённых лагеря Штутгоф. А люди с пишущими машинками — это заключённые, работающие в политическом отделе лагеря.
Нас выстроили перед окнами. Регистраторы задавали каждому из нас примерно двадцать-тридцать вопросов по регистрационной карточке, которая была вставлена в машинку. Они спрашивали имя, год рождения, данные о семейном положении и т. д. и при этом шёпотом предупреждали нас, что мы можем отвечать, как нам заблагорассудится. Таким образом, все сто пятьдесят датских коммунистов были зарегистрированы в Штутгофе как благочестивые лютеране, поскольку регистраторы сказали нам, что в лагере лучше иметь какую-нибудь религию. Сами они были поляки и, естественно., исповедовали католицизм.
После регистрации нас обмерили и взвесили, и все данные были аккуратно занесены в регистрационную карточку. При взвешивании оказалось, что со дня отъезда из Хорсерэда каждый из нас похудел в среднем па десять килограммов.
Потом у нас взяли отпечатки с трёх пальцев правой руки. Отпечатки пальцев вместе с подписью находились в самом низу четвёртой страницы уже заполненной регистрационной карточки. Через много месяцев я получил в руки свою карточку. Как я и предполагал, кроме двадцати-тридцати вопросов, на которые мы отвечали, здесь было ещё двадцать-тридцать вопросов политического характера. Их нам не задавали, а в конце регистрационной карточки были наши отпечатки пальцев и подпись.
Группами по десять-пятнадцать человек зарегистрировавшихся отправляли в барак, который находился как раз напротив.
Я был во второй группе. Войдя в барак, я увидел, что мои товарищи стоят совершенно голые на невероятно грязном каменном полу, а когда я подошёл поближе, мне сразу бросилось в глаза, что все они острижены наголо под машинку. По всему полу были разбросаны волосы. Но это ещё не всё. Один из моих товарищей стоял на табурете, и заключённый в полосатой одежде сбривал ему волосы на лобке. Брили, естественно, без мыла и воды, да и рука с бритвой действовала довольно безжалостно. Когда волосы под мышками, на груди и на лобке были сбриты, бедняге велели повернуться на табурете, нагнуться и обеими руками растянуть ягодицы, чтобы можно было сбрить волосы и сзади. Но ещё до того, как он нагнулся, мы оказались в буквальном смысле слова голыми. У нас отняли всё: одежду, багаж, часы, кольца — всё то, что они не успели «организовать» вчера, за исключением ремня и бритвенного прибора. Все веши были собраны и связаны в узлы другими заключёнными.
Я не стану рассказывать, какое действие оказала на меня эта процедура. Скажу только, что она не имела никакого отношения к требованиям гигиены и была лишь одним из звеньев в длинной цепи всевозможных унижений, которым подвергались люди перед посвящением в сан узника Штутгофа.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.