Рапорт из Штутгофа - [17]

— Среди вас есть евреи? — вдруг закричал он после того, как несколько раз прошёлся перед строем.

Все молчали. Эсэсовец остановился перед Вейле. Тот явно происходил из рода ютландских крестьян, однако природа одарила его довольно крупным носом. Рывком он вытащил Вейле из строя и заорал ему в лицо:

— Ты еврей, собака!

Вейле энергично запротестовал и, как это ни странно, его оставили в покое.

Между тем начальник внутренней службы концентрационного лагеря гауптштурмфюрер Майер (ибо это был он) вызвал из строя одного заключённого, который говорил по-немецки.

— Как ты думаешь, что это за труба? — спросил он заключённого.

— Не знаю. Может быть, прачечная, — ответил тот.

— Прачечная? Ха-ха-ха!

Гауптштурмфюрер и остальные эсэсовцы буквально покатились со смеху. Прачечная! Ничего забавнее они давно уже не слышали.

— Нет! — закричал Майер. — Нет! — снова повторил он своим южнонемецким фальцетом. — Это крематорий, — объяснил он. — И из этого лагеря, — продолжал Майер, — есть только один выход: через трубу крематория. Запомните это.

Он опять показал на трубу и несколько раз взмахнул руками, словно птенец, который впервые пытается взлететь. Этим он хотел проиллюстрировать нам, бестолковым датчанам, свою мысль.

— Только один выход: через трубу, — Он сделал паузу; мы по-прежнему стояли в строю с шапками в руках. Глядя на нас своими колючими, ненавидящими глазами, он продолжал: — Внимание! Вы находитесь теперь в государственном концентрационном лагере. Вы знаете, что это значит? Вы этого не знаете. Но я вам объясню. Это значит, что вы находитесь не в трудовом лагере и не в исправительном лагере. Это значит, что вы находитесь в лагере уничтожения. Что это значит — вы, во всяком

случае, понимаете. Каждое нарушение правил внутреннего распорядка карается поркой и уменьшением лагерного пайка. Каждая попытка к бегству пли саботаж карается смертью. Разойдись, сгинь!

Не объяснив, куда мы должны сгинуть, эсэсовцы начали бить, хлестать и толкать нас к бараку с тремя дверями. Мы метались из стороны в сторону, спотыкались, падали друг на друга и застревали в дверях, ибо все хотели поскорее войти в барак, чтобы спастись от сыпавшихся градом ударов и пинков; наконец мы оказались в бараке. Датчане, которые прибыли в Штутгоф в октябре 1943 года, были первой партией заключённых, избежавших перед прохождением через чистилище двадцати пяти обязательных ударов хлыстом по спине в качестве официального подтверждения того факта, что они приняты в лагерь.

В комнате, где мы находились, было около пятидесяти человек. Маленькая комната без света. Вдоль стен стояли трёхъярусные деревянные койки с досками вместо матрасов.

Мы осмотрелись. Усталость, жажда, невероятное напряжение сил, которого потребовала от пас дорога, последние события, зловещие слова Майера и цинизм, с каким они были сказаны, — всё это настолько измотало нас, что мы желали только одного: броситься на пол и поскорее уснуть, забыться. Но мы не смели. Мы боялись, да, да, мы просто боялись.

Очередная встреча с эсэсовцами не заставила себя долго ждать. Недаром у всех было такое ощущение, что в покое нас не оставят. В нашу совершенно тёмную комнату вошли не то три, не то четыре человека. Конечно, это были эсэсовцы. Я никогда так и не узнал, кто именно пожаловал к нам в тот вечер, но один из них был наверняка рапортфюрер Хемнитц. Они загрохотали каблуками по полу, чтобы привлечь к себе соответствующее внимание, и позвали переводчика. Вышел Фриц М. Один из эсэсовцев рявкнул в темноте:

— Вы всё ещё коммунисты?

Помолчав немного, наш товарищ ответил спокойно и твёрдо:

— Я могу говорить только себя, а не за других. Что же касается меня, то я всё ещё коммунист и останусь коммунистом.

Он получил страшный удар. И, как подкошенный, рухнул на пол, хотя это был известный датский боксёр. Удар был нанесён слишком неожиданно. Через секунду он уже снова стоял перед эсэсовцами.

— Я научу тебя стоять прямо, когда ты разговариваешь с СС! Ты у меня узнаёшь, что такое СС! — закричал другой голос.

Снова последовал сокрушительный удар, но на этот раз наш товарищ ждал его. Он стоял прямо., не шелохнувшись.

— Теперь ты знаешь, что такое СС?

— Нет.

— Ничего, узнаешь ещё до того, как мы покончим с вами.

А один из них добавил, выходя из комнаты:

— И не слишком крепко засыпайте. У СС есть обыкновение приходить по ночам и заниматься с заключёнными строевой подготовкой. Так вот, будьте, порасторопнее, ясно?

Они ушли, мы снова остались одни. На следующий день мы узнали, что то же самое произошло с нашими товарищами в двух других комнатах.

Я согрешу против истины, если скажу, что мы не пали духом. Фактически мы совсем утратили способность мыслить и чувствовать. Остались лишь какие-то обрывки мыслей, которые время от времени шевелились в голове. И долго ещё у нас не было ни минуты покоя, чтобы хоть как-то обдумать создавшееся положение.

Ночью в комнату вошёл ещё один эсэсовец. Казалось, он непременно хотел о чём-то поговорить с нами. Эсэсовец сказал, что он дежурный по баракам. И словно ни к кому не обращаясь, он пробормотал несколько раз:

— Какие же вы всё-таки дураки, какие дураки! А теперь вы погибли, идиоты этакие. — Помолчав, он продолжал: — Ведь вы германцы, так зачем же вам понадобилось бороться против нас, немцев? О, какие вы идиоты! А что шведам надо? Чего они лезут не в своё дело? Ведь они тоже германцы. Ах, какие вы идиоты!