Раны любви - [12]

Беженцев сделал шаг и, склонившись, обнял ее, положив голову на ее колени.

— Теперь ты молчишь. Это — хорошо. Страдание никогда не кричит.

— Кто ты? — не подымая головы, спросил Беженцев.

— Ты никогда не узнаешь.

— Почему?

— Потому, что я люблю.

— Кого?

— Тебя.

Беженцев поднял голову и не узнал лица Ольги.

Нет радости жизни. Нет ясности и безоблачности. Нет синих небесных глаз. Скорбью потемнело лицо. Страданием искривились губы. И эти прекрасные уста, которые так любовно лобзали, точно шепчут сейчас предсмертную молитву.

— Что с тобой, Ольга?

— Я люблю тебя.

— Но сейчас… сейчас… мне страшно обнимать тебя… мне страшно видеть твои бледные губы… я боюсь тебя…

Ольга улыбнулась светлой улыбкой.

— Сядь рядом со мной.

Ольга улыбнулась еще яснее. И вдруг зарозовели уста, и румянец, как предрассветная заря, коснулся белых щек, и к устам прилила алая кровь, и бог счастья зажег огни в небесных глазах, как Бог зажигает звезды в небесах.

И восторженный, сжал ее Беженцев в своих объятиях и восторженными поцелуями осыпал он ее лицо.

Осыпал своими поспешными, торопливыми поцелуями и пил ее ответные лобзания, более спокойные, но более глубокие, до боли страстные, блаженно-вкусные и похожие на вечность.

И в мгновенье, когда не стало дыханья, когда сердце разрывалось от счастья близкого взаимного обладанья и бесконечности пришедшей радости, Ольга вдруг встала и оттолкнула от себя Беженцева.

И опять страдание склонилось к ее прекрасному лицу. Опять тени, злые и, как могила, темные окружили ее ясный взор и сделали бледными, ее страстно-красные уста.

— Что с тобой, Ольга?

— Не надо, не надо… — шептали ее бледные уста.

— Ольга…

— Молчи. Я — проститутка… Продажная… Вся изгажена… Грязь на мне… Пауки холодные ползали по телу…

Беженцев потерял сознание…

VII

Очнулся он в хороший зимний день. Солнце, такое редкое в декабре, точно весной смеялось. На замерзших окнах капризные узоры преломляли, смеясь, лучи, и, как музыка, спокойный свет обнимал комнату.

Ольга сидела у изголовья.

Когда Беженцев увидел ее, после красивых зимних лучей, он радостно вздохнул. Конечно, это был кошмар. Его Ольга, любимая Ольга — здесь. Все хорошо. И жизнь прекрасна. А творчество — самая лучшая радость…

— Ольга…

Она наклонилась к нему.

— Тебе лучше?

Как это знакомо… Какой изумительно близкий голос… Да… Да… Он помнит этот голос… Это было в Италии… На Ривьере… Где это… Рапалло? Портофино? Нерви? Там осенью ласковое море точно также ласково шептало. И Ольга шепчет… Шепчет…

— Шепчи, Ольга, шепчи, — говорит, закрыв глаза, Беженцев.

— Хорошо, любимый. Я прошепчу тебе одну сказку. Дай слово, что она останется в твоем сердце. И ты не оскорбишь меня тем, что вынесешь душу мою на площадь, всем людям… Не расскажешь никому ни в одном своем произведении…

— Хорошо, — тихо ответил Беженцев. — Ведь я люблю тебя.

— Меня любит твой каприз. Твои художественные поиски. Твое упрямство избалованного жизнью и женщинами человека. Ну, как ты можешь любить меня, не зная меня?

— Я все-таки люблю тебя. Ты мой прекрасный сон. Ты моя Аннабель Ли.

— Слушай, эта Аннабель Ли расскажет тебе маленькую сказку. Хочешь?

— Говори. Но только раньше поцелуй меня.

— Как сестра и как мать, целую я тебя.

И Ольга поцеловала его в лоб и щеки и едва коснулась его губ.

— Теперь слушай сказку. Жила была юная царевна. И снились ей все волшебные сны. Грезились прекрасные царевичи.

Она замолчала.

— Знаешь, я подумала сейчас… Я буду говорить твоими словами… Все эти слова у меня вычитаны из твоих произведений. Все это не то, что хочет сказать мое сердце…

— Говори просто.

— А просто мое сердце хочет тебе рассказать не сказку, а повесть одной маленькой и никому неинтересной жизни. Вот эта повесть.

«Жила простая и красивая девушка. Было сердце у нее маленькое и даже глупое. Как все девушки, ждала она любви и счастья. Конечно, в замужестве.

Пришел юноша. Девушка встретила его любовью своею, как жениха. А он лаской своей, страстной и огненной, увлек ее. А потом уехал. Как в старых романах об этом рассказывается.

Уехал, а у меня ребенок. Уж очень полюбила я свою деточку. Сначала потому, что он — его ребенок, моего любимого, а потом потому, что ребенок этот — мое великое страдание.

Ребенок родился. Жили мы с матерью в уездном городе. Стыд и позор, — ведь все узнали.

А я терпела. Нельзя, чтобы за любовь к детям Бог посылал нам только зло.

И правда. Пришла пора. Приехал к нам в наш уездный город суд. Был процесс большой. И приехал Петенька, как защитник.

Познакомились. Влюбился он, а я про ребенка скрыла и пошла за него замуж, потому что хотела покоя. А его-то не было у меня.

Глупый Петенька так и не узнал про мое прошлое. И не сказала я ему потому, что глуп он очень. Сердцем своим простит — простит он, а мучиться будет всю жизнь. Не всякому дано знать тайны женские. Только очень большое и высокое сердце может принять их честно.

Вот и зажили мы.

Но за первое это счастье заплатила я дорого.

Петя хороший оказался. Сам ты видишь, какой он добрый и мягкий. Все делает он по моему слову. Только вот скуп оказался — прямо невероятно. Долго не могла я понять, откуда у него такая скупость. А потом узнала. Пристрастился, оказывается, Петя к картам. Стал играть в клубах. Проигрывать. И вот на нашей скромной жизни начал экономить.