Ранняя смерть - [9]

Даже со своей тогдашней подружкой он толком не попрощался, но это его не мучило. Она и так-то больше интересовалась его старшим братом, чем им. Наверное, она давно уже с ним спала, хотя у того было четверо детей от другой женщины. Бена это не интересовало. Его новая подружка была эдинбурженкой. Как и он, с университетским образованием. Нина жила в собственной квартире в Брантcфилде[12]. Она выбрала ту жизнь, к которой он даже в мыслях не примеривался: осталась при университете, чтобы защитить докторскую, и сейчас преподавала философию. Он гордился тем, что такая женщина, как Нина, выбрала его.

Однако сегодня он все же отменит свидание с Ниной, потому что появилось дело поважнее. Он переоделся в старые джинсы, стоптанные спортивные ботинки, на рубаху с надписью «Максимо Парк»[13] надел ветровку с капюшоном. В задний карман он засунул двадцатифунтовую бумажку, несколько монет и ключи. Подумал было, не оставить ли мобильник дома, но решил все-таки взять его с собой. Наскоро оглядев свой костюм в зеркале, он выпил полрюмки оливкового масла, бегом спустился по лестнице и побежал на остановку, откуда отправлялись автобусы в Крейгмиллар.

Ехать было недалеко. Крейгмиллар граничил с юга с Даддингстоном, но тем не менее поездка туда была путешествием в другой мир. Все попытки городских властей улучшить условия проживания в этих районах не приносили заметного успеха. Но они продолжали свои усилия. Для привлечения семей из среднего класса строили новые жилые массивы из отдельных домиков, улучшали техническую и социальную инфраструктуру. Для социального жилья стали строить трехэтажные дома вместо прежних пятнадцатиэтажных. Там и сям появились зеленые островки. Обветшавшие пятнадцатиэтажные махины пятидесятых и шестидесятых годов были уже снесены или пустовали в ожидании предстоящего в ближайшие годы сноса или капитального ремонта и перепланировки. Эдинбург (в который уже раз) пытался ликвидировать рассадники социального неблагополучия, поднимая уровень жизни в этих районах. Но дурная слава прочно закрепилась за ними, и, чтобы изжить ее, должно было смениться несколько поколений.

Бен бродил по улицам без определенной цели. В Гриндексе он остановился перед двумя высотками, бывшими в его глазах воплощением бедности: зданиями Вохоуп-хаус и Гриндекс-хаус. Та и другая представляли собой пятнадцатиэтажки на восемьдесят шесть квартир каждая. Постройки тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года. Неужели те, кто строил эти дома, действительно думали, что они послужат кому-то во благо? В целях экономии места строители наращивали этажи, хотя вокруг было с избытком свободного пространства. Никому не пришло в голову, что люди отреагируют на это так же, как звери, запертые в слишком тесные клетки: агрессивным поведением. Обратят свою беспомощную ярость против самих себя и окружающих. Зачем пятнадцатилетнему подростку понадобилось лезть на крышу дома, в котором он жил? Ради испытания смелости? А почему бы и нет! Ведь в ближайшем окружении ничего другого, можно сказать, и не было. Дома пониже почти все стояли покинутые, жильцов оставалось — раз-два и обчелся. Кроме этих домов, были только унылые поля, на которых не видно ничего заманчивого для подростка. Ни тебе магазинов, ни пабов — ничегошеньки не было вокруг. Гриндекс произвел на Бена впечатление окраины, за которой кончается город. Он уже потянулся, чтобы заснять эту картину на телефон. Кто знает, сколько еще простоят обе башни! Но что-то его удержало. Страх? Или неловкость? Бен повернул снова на главную улицу и зашагал в сторону Ниддри.

Попадавшиеся навстречу мужчины не обращали на него внимания. Молодые мамаши с детскими колясками, сами еще девчонки, посматривали хмуро, но без агрессии. Если знать, как правильно себя вести, по этому району можно было ходить без опаски. Местные обитатели чуяли страх, исходящий от пришельцев. Здесь было как в Дареме, где студентам давали точные инструкции, куда можно ходить, а куда нет. Маленький городок разделяла незримая черта: досюда город, а дальше дебри. Пабы, посещаемые местными жителями, были для студентов табу, у студентов имелись свои забегаловки. То и дело, конечно, выискивались охотники нарушить незримую границу, они заходили в пабы, в которые не велено было ходить, оскорбляли народ своим барским выговором, дорогой одеждой, независимой манерой держаться, и в результате такие смельчаки очень скоро самым демократическим образом оказывались в приемной государственной больницы, где врачи не интересовались, какая у тебя страховка — частная или обычная.

Бену в детстве редко доводилось пройтись по историческому центру Дарема. Однако втайне он наизусть заучил все названия колледжей. Поступить сюда было тогда его мечтой. Некоторые из его товарищей по школе даже не знали, что в городе есть старинный, почти тысячелетний, собор. Он знал, что Дарем — не про его честь. Так что, когда он, первый в своей семье, получил возможность поступить в университет, он подал заявление в Ньюкасл и в Лидс. «Почему не в Дарем?» — удивлялись учителя, но он только мотал головой. Жить среди студентов, которые тратят в неделю на одну только одежду больше, чем он в месяц на все про все, — нет, это исключено. Он был не такой, как его братья: те ненавидели других, он же ненавидел бы самого себя за то, что не может жить, как другие. С тех пор он свыкся с достигнутым статусом, хотя порой и сердился на себя за то, что пятнадцать лет назад струсил и не поступил в Дарем. Зато сегодня рабочее происхождение впервые обернулось для него преимуществом.