Ранний ледостав - [38]

«А уж на тринадцатом-то году, — твердо обещали они, — если бог против вас зла не держит — обязательно наградит ребенком! И обязательно сыном! Тринадцатый год — он особенный…»

Арсин, простая душа, конечно же, верил этим байкам так же искрение, как верила им и его Таясь; он знал, что она то и дело ходит к бабкам, к многодетным матерям, а потом истово выполняет все их советы…

Как-то зимним вечером, это было на десятом году их совместной жизни, Арсин увидел рядом со своим домом богатую упряжку. Месяц его не было дома — охотился в тайге, и, кажется, в первый раз за все эти десять лет не выбежала навстречу ему Таясь. Уже это удивило его и встревожило — ведь раньше Таясь оказывалась на крыльце, едва заслышав на улице голос его охотничьей лайки. Но еще удивительнее было то, что на этот раз была даже заперта изнутри дверь. Он забарабанил в нее; на стук вышла в сенки Таясь, но дверь так и не открыла, сказала только, будто так и положено было встречать мужа:

— Обожди немного, Арсин, сейчас заканчиваем.

— Что заканчиваем? — в полном недоумении спросил он.

— Потом тебе все объясню…

Теряясь в догадках, он отошел от двери и удивленно посмотрел на окна, только теперь обнаружив, что в них нет света. Ну что ж, подождать, так подождать… Чтобы не терять времени зря, он пошел к своей охотничьей нарте, которую вместе с собакой тащил несколько десятков верст с верховьев таежной речки Шобам-Ёхан, начал распаковывать снаряжение и добычу…

Он еще не закончил развязывать поклажу на своей нарточке, как со скрипом растворилась дверь и к нему в одной легкой ягушке выскочила Таясь.

— Замерз, наверное, да? — прижалась она к Арсину. — Ты не подумай чего, просто не могла я тебя сразу пустить. Ты стучишь, а она дело свое еще не закончила…

— Кто она? Какое дело? — ничего не понимал Арсин.

— Овлэх Вош Ун Нэ у нас, вот кто. Старшая женщина из селенья Овлэх…

И только тут Арсин понял все. Овлэх Вош Ун Нэ была известная всей округе шаманка, пользовавшаяся особым уважением у женщин, считавших, что она лучше любого врача разбирается в их женских недугах, а уж про иные деликатные проблемы — и говорить нечего… Вот и Таясь, в отсутствие мужа, решилась испробовать последнее средство: пригласила шаманку на камлание, чтобы та упросила духов помочь ей стать матерью…

Арсин не стал упрекать жену — ведь не только Таясь, но и ему самому не хватало для полного счастья детей… А когда он услышал, что по предположениям Овлэх Вош Ун Нэ беременность должна наступить на тринадцатом году их жизни, он вместе с женой без всяких сомнений поверил в это предсказание. И даже распорядился на радостях, чтобы Таясь как следует отблагодарила гостью за такую добрую весть. Больше того, тут же сам сходил в амбарчик, чего никогда раньше не делал, принес для предсказательницы редкой красоты лисицу-крестовку…

Годы, словно облака исчезающие на небе, летели один за одним, грея сердце Таясь и Арсина ожиданием обещанного срока.

И вот однажды засияла в глазах Таясь, подобно внезапно выглянувшему из-за туч солнцу, долгожданная радость. Она прижалась к нему и, не скрывая своего счастья, сказала на ухо:

— Кажется, сбылось предсказание…

— Да?! — обрадовался Арсин, но вспомнив, как часто обманывала их надежда, спросил: — А как ты узнала?

— Ну, уже… — замялась она. — Недели две прошло уже… По срокам бы пора, а у меня, кажется, совсем прекратились…

— Что прекратилось? — опять переспросил Арсин, невольно заражаясь ее счастливой верой.

Она ему объяснила, как могла. И тут наконец до него дошло, что на этот раз все похоже на правду, что предсказание шаманки и впрямь сбывается. Он схватил жену на руки, жарко, как в юности, целуя ее, закружил по комнате.

— Наконец-то! — кричал он от радости. — Пумасипа, Кур Кут Ики! Спасибо, Бог Жизни! Услышал-таки нашу молитву… Ох, какой я счастливый, Таясь! — Он еще крепче обнял жену, но вдруг осторожно разжал руки, спросил с тревогой: — А я так не причиню тебе вреда? Худо не будет?!

Таясь только улыбнулась в ответ счастливой улыбкой.

Но радость их вскоре и угасла, как, бывает, угасает с первым же ударом мороза едва появившийся весной ручеек… Примерно через неделю задержка у Таясь кончилась, и она поняла, что не будет у нее ребенка и на этот раз, и, похоже, теперь уже никогда не будет…

Арсин еще не видел жену такой тихой, такой подавленной, безразличной ко всему на свете. Она вдруг словно утратила интерес к самой жизни. В постель теперь ложилась как мертвая — ляжет и лежит неподвижно, даже дыхания не слышно. Но, как случайно обнаружил Арсин, ночами она не спала, ворочалась с бока на бок, тяжело вздыхала: видно, все время думала о чем-то…

Так продолжалось, наверное, дней десять, а потом Таясь снова очнулась от своего забытья. Однажды вечером она легла в постель много позже обычного и, убедившись, что Арсин еще не спит, долго ворочалась, будто лежала на колючих еловых лапах, покряхтывала, тяжело вздыхала и вдруг, не поворачиваясь к нему, сказала каким-то чужим голосом:

— Не спишь, Арсин? Все поговорить с тобой хочу — как дальше-то жить будем?

Сердце его сжалось от той муки, которую услышал он за этими словами, муки, которую носила она в себе все эти дни. Но спросил бодро, делая вид, что не понимает, о чем она.