Ранние стихи - [4]

Точнее — здесь виднелась гавань

Для тех, кто не умеет плавать.)

Итак, он в город шел блуждая,

Аллеи шагом измеряя,

А путь домами так стеснен,

Что кажется, они поклон

Друзьям через дорогу шлют:

«В бой, друг! Увидимся мы тут».

Прошаркал лестницей крутой,

Парящей в небе над землей,

Сюда взойдут бедняк, богач

И время — медленно, не вскачь.

Он был внимателен к наряду,

На волосах его — помада,

И был — лентяи подтвердят —

Наиредчайший в мире франт.

Все, видя, как идет он томно,

Родов стариннейших потомком

Его сочли, не зная — он

В кухарку — да, в нее влюблен!

Он на брегах стоял, вдыхая

Беспечность зыбких волн без края,

Внимая, как напевен шквал,

Печаль здесь преодолевал.

(1854)

Причитания

«Доверившись „Хильде“

Пропала под Уитби,

А звали Матильдой,

У меня ж с горя рак и тик.

„Голиаф“, захвати!

Мое горе азартно,

И не, — сказал плакальщик, —

Пройдет и до завтра.

Называла „мой Ослик“,

(Вам меня не понять),

И подумал я после,

Что должна ж подождать.

Шел я следом везде,

Когда — помните ль — я

Вдруг подумал: а где

Булавка моя?

Костюмер же неряха —

рукою в паштет.

Я тебя потерял

И обратный билет».

Она думает: «Сэр,

Вы смешны». — «Там, на „Хильде“,

Потерял несессер

И тебя, о Матильда!»

Булавку взял, что в галстук вдета,

И положил в карман жилета.

И, голову прижав к руке,

Уснул, устав, прям на песке.

Она — воспетый ему бред

[Рукопись этого трогательного фрагмента была найдена среди бумаг хорошо известного писателя, автора трагедии «Это Вы или Я?», а также двух популярных романов — «Сестра и Сын» и «Наследство племянницы, или Благодарный Дед».]

Она — воспетый ему бред

    (Я не хвалюсь напрасно);

А если у него рук нет,

    Что может быть ужасней?

Вы посетили ее дом,

    Ко мне зашли непрошено.

Она, хоть в облике ином,

    Все та же, что и в прошлом.

Никто не скажет нам о всех,

    Кто толпами ходил,

И потому, в автобус сев,

    Ногами семенил.

За правдой — ей и слово вторит —

    Он не ходил доселе,

Когда ж она ход дел ускорит,

    Что будет с вами всеми!

Ей дали — раз, мне дали — два,

    Три дали нам двоим.

Все от него вернулось к вам,

    Хоть было все моим.

Когда бы мы имели шанс

    Участвовать в истории,

Сказал бы — на свободу вас,

    Как мы — вы на просторе.

Не должен знать, короче,

    Что ею он любим.

Секрет такой от прочих

    Мы верно сохраним.

Фотографии экстраординарных событий

Школа молока с водой

Она, не вняв моим мольбам,

Неравнодушна к волосам

И рвет их мне. Ах, где краса!

Она слепа и не мудра,

Но как-то раз была добра,

Жизнь изменяет ум и нрав.

Школа ума и факта

Я сватался — отказ в ответ

Лишь получил. «Но это ж бред!» —

Ей говорю. Она мне: «Нет».

Но мир стоит, как был устроен,

И если б мог — уж не настроен

Вновь свататься — так лучше втрое!

Немецкая школа, или школа конвульсий

От факелов спасаюсь бегством,

И атом мечется средь бедствий,

А мозг мой жжет огонь небесный.

Ее душа кремень, гранит,

Меня ее взгляд опалит,

Мой рок со смертью насмерть слит.

Лэ, исполненные тайны, фантазии и юмора

№ 1. Дворец лжецов

Я грезил в мраморных палатах,

Мокрицы ползали на лапах,

Качаясь, а вокруг был запах

Почившего недавно сыра,

Озябший ветер дунул сыро,

И чхал я долго и настырно.

Здесь были странные шпалеры,

На них лишь ужасов примеры

Да лжи из социальной сферы.

Один предстал здесь знатоком,

Кричит хвастливо о пустом,

Ему ж кивают париком.

А вот еще мрачней одни:

Не знали игр в былые дни,

В трудах не видя западни.

Ведь в их груди лишь глыбы льда

А жертвы их сидят всегда

Все, сбившись в стайку и рыдая.

Другой цветет, как брег реки,

А травы буйны, высоки,

Но зелень эта — сорняки.

О зле вещает птичий свист,

Он в кислом воздухе повис,

И в западню всех манит бриз.

Не слышат звери трели эти,

И вы их дивной лжи не верьте:

Здесь красота — приманка смерти.

Дух на глазах распался, в то же

Мгновенье уловил я все же

Виденье призрачного ложа.

На нем калеки спят вдвоем,

Что рождены твоим пером,

Юрист, но спят уж вечным сном.

Слугу раз принял Ричард Ро,

А тот бессвязно плачет: «О!

Как ей служить при Джоне До!»

«Я возбуждал угасший разум,

Запутавшийся в длинных фразах

Об иске и защите разом».

Она в слезах — со смехом, без:

«Суд безрассуден, а процесс

Пошел душе наперерез».

За чучело встав как-то днем,

Кричала скорбно — в горле ж ком, —

Что беззаконен наш закон!

Мир погрузился в темноту,

Знакомый голос в пустоту

Кричал: «Преследуйте! Ату!»

Ночь отцвела, и цвет рассвета

Вдруг пробудил порывы ветра,

Прогнавшие виденье это.

Ушла кровать из сна на ножках

И виселица с петлей — тоже,

А Ро и До на смертном ложе.

И нервы иногда дрожат:

Ведь в недрах сердца где-то спят

Виденья мраморных палат.

Оксфорд, 1855

На вересковой пустоши

[Всегда бывает интересно узнать, откуда наши великие поэты заимствовали ту или иную идею, — именно этот довод и придал нам решимости опубликовать нижеследующее, хотя вполне возможно, что его появление в свет причинит боль почитателям Вордсворта и его поэмы «Решимость и Независимость».]

На пустоши, где вереск сам

    Заполонил дольмен,

Я старца встретил — он был хам,

    А я был джентльмен.

Его остановил вопросом:

    «Где ты живешь и кто?»

Ответа ж не упомню просто,

    Мой ум, как решето.

Старик: «Ищу я пузырьки,

    Они на мыло дуются,

Пеку из них я пирожки

    И продаю на улице.

Их покупают моряки,