Раннегреческий полис (гомеровский период) - [34]
Как социально однородная группа аристократических семей демос предстает перед нами также и в «Одиссее», в сценах на Итаке и на острове феаков. Особенно показательна в этом плане сцена народного собрания итакийцев в заключительной песни поэмы (Od. XXIV, 413 слл.). Возбужденный вестью о гибели женихов народ собирается на площади, чтобы обсудить создавшееся положение. Первым к собранию обращается Евпейт, отец Антиноя, с призывом отомстить за убитых «сыновей И братьев» (434 сл.: εί δε μή παίδων τε κασιγνήτων τε φονήας τισόμεθ'). Из этих слов следует, что среди участников собрания немало родственников женихов, которые так же, как и они сами, принадлежат к итакийской знати (женихи неоднократно именуются в поэме «лучшими юношами» Итаки и близлежащих островов, они не только претендуют на царскую почесть Одиссея, но и сами уже являются царями, с. 62). Выступающий в защиту Одиссея Галитерс, со своей стороны, упрекает граждан в том, что они вовремя не удержали сыновей от безрассудных поступков и тем самым ускорили их гибель (456 сл.). Вслед за этой речью собрание распадается на две части (463 сл.). «Большая из половин», очевидно, родственники женихов, со страшным воплем вскакивает со своих мест и бросается вслед за Евпейтом. Прочие во главе с Ментором и Галитерсом остаются на месте. Поэт, конечно, ни на минуту не допускает мысли, что среди этих «благонамеренных» граждан, которым он всецело сочувствует, есть хоть один человек, принадлежащий к черни (κακός). «Лучшие» — и на той и на другой стороне. «Лучшие» восстают против «лучших». Бесспорно, картина эта алогична и парадоксальна в своей основе. Если в общине есть «лучшие» люди, то, очевидно, должны быть и «худшие», но о них Гомер как будто ничего не хочет знать.[225]
Итак, основной социологический парадокс гомеровской поэзии состоит в том, что аристократия в ней практически подменяет собой общину и, если можно так выразиться, уподобляет ее себе. Поэтому как в «Илиаде», так и в «Одиссее» масса рядовых воинов или граждан (в сценах мирной жизни) оказывается состоящей из людей, которых поэт называет άριστοί, εσθλοί, ήρωες.[226] По этой же причине аристократы выступают обычно от лица народа, как выразители его чаяний и настроений (единственное исключение из этого правила опять-таки — Терсит), а свойственные аристократии формы социальной организации: патриархальная большая семья, мужской союз (гетерия) и являющаяся его коррелятом в военное время дружина, безраздельно доминируют в эпосе, оттесняя на задний план все другие виды общественных связей.
Как было уже показано на примере Трои, патриархальная семья — ойкос — является основной структурной ячейкой гомеровского общества и своеобразным центром того микрокосма, в котором протекает повседневная жизнь героев поэм.[227] Достаточно трудно на основании рассеянных в тексте «Илиады» и «Одиссеи» отрывочных замечаний о семьях отдельных героев составить ясное представление о размерах и составе типичного эпического ойкоса. Известное описание дома Приама (Il. VI, 242 слл.) слишком явно тяготеет к сказке и едва ли может быть признано показательным для семейных отношений во времена самого Гомера, хотя в более ранний период подобного рода гипертрофированные, основанные на полигамии семейные коллективы, охватывающие не только взрослых уже женатых сыновей домовладыки, но и замужних его дочерей с их мужьями, вероятно, были нормой повсеместно в Греции.[228] С другой стороны, нельзя считать типичным и «род Аркесия», в котором каждое очередное поколение представляет один единственный отпрыск мужского пола (Od. XVI, 117). Сам поэт подчеркивает необычность этой ситуации, давая понять, что нормальной в его представлении является моногамная семья, включающая в себя несколько взрослых представителей ее мужской линии, по крайней мере в одном поколении (ibid., 97, 115). Ее образцом на той же Итаке может служить семейство старца Египтия, в котором два, очевидно, уже взрослых сына живут вместе с отцом и сообща ведут хозяйство, в то время как третий и, вероятно, младший по возрасту Еврином «шатается с женихами» (Od. II, 21 сл.). Аналогичный характер имеют, судя по всему, ойкосы Нестора и Алкиноя в «Одиссее», ойкосы Пантоя, Антенора и пр. в «Илиаде».[229]
Кроме свободных членов семьи, связанных родством или брачными узами с ее главой, ойкос включал в себя еще две важных социальных категории: рабов и слуг. О гомеровском рабстве написано уже достаточно много,[230] и мы можем не касаться здесь этой темы. О слугах же речь пойдет ниже (с. 80 слл.).
Доминирующее положение, которое занимает в жизни гомеровского общества самодовлеющий патриархальный ойкос, в значительной мере обусловлено тем, что за его пределами поэт не показывает нам никаких других родственных объединений высшего порядка, которые могли бы не только конкурировать с ойкосом, но и подчинить его себе. Как в «Илиаде», так и в «Одиссее» Гомер упорно избегает каких бы то ни было упоминаний о роде. Нигде в эпосе мы не найдем указаний на то, что поэту была известна родовая собственность на землю или какие-нибудь другие виды имущества, нигде не говорится об общих собраниях членов рода и обсуждении ими каких-то важных для них вопросов. Вообще род ни разу не выступает у Гомера в виде четко оформленного социального организма, имеющего определенную внутреннюю организацию, свои законы и обычаи, короче говоря, все те черты и признаки, которые приписывает ему Морган.
