Раннее (сборник) - [39]

Шрифт
Интервал

Сержант – с советским сердцем, и
Советнику коммерции
За то, что тот одутл и беложав,
Отдал распоряжение
Взять чемодан – и несть.
Шесть спин… Ни осуждения…
Шесть спин… Ни одобрения
В пяти «SU» корявых не прочесть.
И прав ли кто? Кто именно?
Четыре по два вслед…
Ни вин. Ни лиц. Ни имени.
Лишь странным взглядом вымерил
Меня шестой из пленников, сосед.
Глубоким, блеклым иссиня,
Погаснувшим в плену,
Он посмотрел так пристально,
Как будто «Что есть истина?»
Он, римлянину, молча мне вернул…
Шёл встречь дорогой грязною
Чуть попьяну обоз.
Ездовые развязные,
Нестроевые, праздные,
И грохот ломыхающих колёс.
Давно ль б они в приветствии
Тянулись предо мной? –
Из всех восьми, кто в бедствие
Попал и шёл на следствие,
Теперь меня отличили толпой.
Мои ли канты красные
Их привлекли с телег? –
«Предатель!» – «Сволочь!» – «Власовец!» –
Кричали мне, в безклассовый
Как будто я мешал войти им век…
Ругнёй и грязи комьями
Швыряли, слали мат…
Пред ними, незнакомыми,
Я улыбался – поняли б,
Что вовсе я ни в чём не виноват.
Но пуще разъяриться их
Заставил этот взор –
О, крики те!.. О, лица те!..
О, sancta, o, simplicitas![32] –
Вязанка Яну Гусу на костёр…{160}

Глава одиннадцатая. Дым отечества

Москва… как много в этом звуке
Для сердца русского слилось!
Как много в нём отозвалось!
Пушкин
Вагоны стучат и грохочут,
Кружась, проплывает земля…
То крест раздорожный, то очеп
За синим дымком февраля.
То крест, то колодезный очеп
За синим дымком февраля.
А изморозь сеется на лес,
Нагие деревья синя,
И ёлок темнеющий навис
В свечении мутного дня.
Затянуты стелевом облак
Невидящие небеса…
В подскоках отчётливо дробен
Настойчивый стук колеса.
В подскоках отчётливо дробных
Настойчивый стук колеса.
То выступит конус костёльный,
Мелькнёт на пролеске жильё…
А мысли невольно, невольно
Стучат и стучат своё.
То сказочный конь «студебеккер»
С разбегу взлетит на откос…
Я еду – как Кюхельбекер
На царский пристрастный допрос{161}.
И так же – везут жандармы,
И так же, как он, я прав…
Помятый, побитый товарный
Идёт на восток состав…
Погнутый, порожний товарный
Идёт на восток состав…
На долгой открытой платформе
Военные – я и конвой,
Да четверо девушек в форме,
Должно быть, что в отпуск домой.
А то всё озябши, впритиску,
Кто в вечных российских платках,
Кто в шляпках, носимых в неблизких,
Не-русски весёлых краях,
Кто в коже дублёной зипунной,
Кто в лёгкой пушистой ворсе,
Стары, середовы и юны,
И женщины, женщины все.
То лоск чемоданов, то парша
Чумазых мешков рядных.
Пригрели детей постарше,
Качают детей грудных.
На нашей платформе, на смежных,
И дальше, и дальше на двух…
То личики девушек нежных,
То скорбные лица старух.
То личики девушек нежных,
То скорбные лики старух.
До края тесно, не прошёл бы
Ногой, и зерну не упасть.
Тоскливые женские толпы
Сбирает советская власть.
Сбирая, везёт их, везёт их,
Суд будет им скор и прост…
Чугунно стреляя в пролётах,
Прошёл под колёсами мост.
Стреляя, стреляя в пролётах,
Прошёл под колёсами мост.
Поверх одеяний неярких,
Привставши, глядит детвора.
Кружась, проплывают фольварки{162},
Уходят назад хутора…
Кружась, проплывают фольварки,
Скрываются хутора…
Уральской казачьей когда-то
Я присказки слышал слова:
«Живите, живите, ребята,
Пока не узнала Москва!..»
Живите, живите, ребята,
Пока не дозналась Москва!..
Стучат и грохочут вагоны,
Колёсами в снежной пыли…
Последние перегоны
Ещё не советской земли…
Последние перегоны
Ещё не советской земли.
Живите, фольварки и сёла,
И режьте свиней к Рождеству,
Молитесь в высоких костёлах,
Пока вас не тянут в Москву.
А мы – неужели ж, холопы,
Нам доля покорных люба? –
Поэтому ли из Европы
Нас в Азию гонит судьба?..
А нас, недомык, из Европы
На родину тянет судьба…
И, как в девятнадцатом веке,
От самых германских границ
Я еду, как Кюхельбекер,
В дичайшую из столиц.
Сольдау, и Млава, и Прасныш,
И Острув, и Белосток…
Волочит нас поезд красный
В Совдепию, на восток…
Телячий, ободранный красный
В Совдепию, на восток…
Остались недели до мира{163} –
Жена – возвращенье – дом –
Везут меня три конвоира,
Ночьми стерегут чередом,
Настойчиво, безотвязно
Меня охраняют днём,
Ведут себя парни разно,
Но выстрелят все втроём.
Три звёздочки на погонах
У старшего. Мы с ним на «ты».
В попутных машинах, в вагонах
И пешими до темноты
Идём мы и едем, и едем,
В пути не теряя ни дня,
И водкою за обедом
Старшой угощает меня.
Мы держимся по уговору,
Как будто худого нет.
Мне легче, когда как на вора
Не смотрят мне люди вослед.
Им тоже так ехать вольготно,
Спокойнее довезут.
Наружно вполне беззаботны,
Натужно меня стерегут.
Решётчатой вереницей
От снежных заносов щиты.
Погонов уж нет, но – петлицы,
И пуговицы золоты, –
Кажусь чудаком-офицером,
Не ставящим в грош устав.
Всё ближе к эС-эС-эС-эРу
Гремит и гремит состав.
О, если б я крикнул! Но впусте:
Надолго ль? о чём закричу?
И надо бы крикнуть! – а с грустью
Смотрю на людей и молчу.
С пронзительной тягостной грустью
Я в лица смотрю и молчу.
Теперь я, теперь понимаю,
Как мог, заворожен петлёй,
Так странно молчать Николаев{164},
Молчать перед ждущей толпой.
Так в царство подземное теней
Мы все на петле палача
Нисходим с последних ступеней,
Пред роком немые, молча…
Я жил?! – то над книгами функций,
А то в диаматном раю… –
Как солнце заката безумцу,
Теперь освещает мою

Еще от автора Александр Исаевич Солженицын
Матренин двор

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки.


Август Четырнадцатого

100-летию со дня начала Первой мировой войны посвящается это издание книги, не потерявшей и сегодня своей грозной актуальности. «Август Четырнадцатого» – грандиозный зачин, первый из четырех Узлов одной из самых важных книг ХХ века, романа-эпопеи великого русского писателя Александра Солженицына «Красное Колесо». Россия вступает в Мировую войну с тяжким грузом. Позади полувековое противостояние власти и общества, кровавые пароксизмы революции 1905—1906 года, метания и ошибки последнего русского императора Николая Второго, мужественная попытка премьер-министра Столыпина остановить революцию и провести насущно необходимые реформы, его трагическая гибель… С началом ненужной войны меркнет надежда на необходимый, единственно спасительный для страны покой.


Один день Ивана Денисовича

Рассказ был задуман автором в Экибастузском особом лагере зимой 1950/51. Написан в 1959 в Рязани, где А. И. Солженицын был тогда учителем физики и астрономии в школе. В 1961 послан в “Новый мир”. Решение о публикации было принято на Политбюро в октябре 1962 под личным давлением Хрущёва. Напечатан в “Новом мире”, 1962, № 11; затем вышел отдельными книжками в “Советском писателе” и в “Роман-газете”. Но с 1971 года все три издания рассказа изымались из библиотек и уничтожались по тайной инструкции ЦК партии. С 1990 года рассказ снова издаётся на родине.


Рассказы

В книгу вошли рассказы и крохотки, написанные А.И. Солженицыным в периоды 1958–1966 и 1996–1999 годов. Их разделяют почти 30 лет, в течение которых автором были созданы такие крупные произведения, как роман «В круге первом», повесть «Раковый корпус», художественное исследование «Архипелаг ГУЛАГ» и историческая эпопея «Красное Колесо».


В круге первом (т.1)

Роман А.Солженицына «В круге первом» — художественный документ о самых сложных, трагических событиях середины XX века. Главная тема романа — нравственная позиция человека в обществе. Прав ли обыватель, который ни в чем не участвовал, коллективизацию не проводил, злодеяний не совершал? Имеют ли право ученые, создавая особый, личный мир, не замечать творимое вокруг зло? Герои романа — люди, сильные духом, которых тюремная машина уносит в более глубокие круги ада. И на каждом витке им предстоит сделать свой выбор...


Рекомендуем почитать
Желание исчезнуть

 Если в двух словах, то «желание исчезнуть» — это то, как я понимаю войну.


Бунтарка

С Вивиан Картер хватит! Ее достало, что все в школе их маленького городка считают, что мальчишкам из футбольной команды позволено все. Она больше не хочет мириться с сексистскими шутками и домогательствами в коридорах. Но больше всего ей надоело подчиняться глупым и бессмысленным правилам. Вдохновившись бунтарской юностью своей мамы, Вивиан создает феминистские брошюры и анонимно распространяет их среди учеников школы. То, что задумывалось просто как способ выпустить пар, неожиданно находит отклик у многих девчонок в школе.


Записки учительницы

Эта книга о жизни, о том, с чем мы сталкиваемся каждый день. Лаконичные рассказы о радостях и печалях, встречах и расставаниях, любви и ненависти, дружбе и предательстве, вере и неверии, безрассудстве и расчетливости, жизни и смерти. Каждый рассказ заставит читателя задуматься и сделать вывод. Рассказы не имеют ограничения по возрасту.


Шиза. История одной клички

«Шиза. История одной клички» — дебют в качестве прозаика поэта Юлии Нифонтовой. Героиня повести — студентка художественного училища Янка обнаруживает в себе грозный мистический дар. Это знание, отягощённое неразделённой любовью, выбрасывает её за грань реальности. Янка переживает разнообразные жизненные перипетии и оказывается перед проблемой нравственного выбора.


Огоньки светлячков

Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.


Тукай – короли!

Рассказ. Случай из моей жизни. Всё происходило в городе Казани, тогда ТАССР, в середине 80-х. Сейчас Республика Татарстан. Некоторые имена и клички изменены. Место действия и год, тоже. Остальное написанное, к моему глубокому сожалению, истинная правда.


Красное колесо. Узел 4. Апрель Семнадцатого. Книга 2

Отголоски петроградского апрельского кризиса в Москве. Казачий съезд в Новочеркасске. Голод – судья революции. Фронтовые делегаты в Таврическом. – Ген. Корнилов подал в отставку с командования Петроградским округом. Съезд Главнокомандующих – в Ставке и в Петрограде. – Конфликтное составление коалиции Временного правительства с социалистами. Уход Гучкова. Отставка Милюкова. Керенский – военно-морской министр. – Революционная карьера Льва Троцкого.По завершении «Апреля Семнадцатого» читателю предлагается конспект ненаписанных Узлов (V–XX) – «На обрыве повествования», дающий объемлющее представление о первоначальном замысле всего «Красного Колеса».


Архипелаг ГУЛАГ. Книга 2

В 4-5-6-м томах Собрания сочинений печатается «Архипелаг ГУЛАГ» – всемирно известная эпопея, вскрывающая смысл и содержание репрессивной политики в СССР от ранне-советских ленинских лет до хрущёвских (1918–1956). Это художественное исследование, переведенное на десятки языков, показало с разительной ясностью весь дьявольский механизм уничтожения собственного народа. Книга основана на огромном фактическом материале, в том числе – на сотнях личных свидетельств. Прослеживается судьба жертвы: арест, мясорубка следствия, комедия «суда», приговор, смертная казнь, а для тех, кто избежал её, – годы непосильного, изнурительного труда; внутренняя жизнь заключённого – «душа и колючая проволока», быт в лагерях (исправительно-трудовых и каторжных), этапы с острова на остров Архипелага, лагерные восстания, ссылка, послелагерная воля.В том 5-й вошли части Третья: «Истребительно-трудовые» и Четвертая: «Душа и колючая проволока».


Архипелаг ГУЛАГ. Книга 1

В 4-5-6-м томах Собрания сочинений печатается «Архипелаг ГУЛАГ» – всемирно известная эпопея, вскрывающая смысл и содержание репрессивной политики в СССР от ранне-советских ленинских лет до хрущёвских (1918–1956). Это художественное исследование, переведенное на десятки языков, показало с разительной ясностью весь дьявольский механизм уничтожения собственного народа. Книга основана на огромном фактическом материале, в том числе – на сотнях личных свидетельств. Прослеживается судьба жертвы: арест, мясорубка следствия, комедия «суда», приговор, смертная казнь, а для тех, кто избежал её, – годы непосильного, изнурительного труда; внутренняя жизнь заключённого – «душа и колючая проволока», быт в лагерях (исправительно-трудовых и каторжных), этапы с острова на остров Архипелага, лагерные восстания, ссылка, послелагерная воля.В том 4-й вошли части Первая: «Тюремная промышленность» и Вторая: «Вечное движение».


Рассказы и крохотки

Первый том 30-томного собрания сочинений А.И.Солженицына являет собой полное собрание его рассказов и «крохоток». Ранние рассказы взорвали литературную и общественную жизнь 60-х годов, сделали имя автора всемирно известным, а имена его литературных героев нарицательными. Обратившись к крупной форме – «В круге первом», «Раковый корпус», «Архипелаг ГУЛАГ», «Красное Колесо», – автор лишь через четверть века вернулся к жанру рассказов, существенно преобразив его.Тексты снабжены обширными комментариями, которые позволят читателю в подробностях ощутить исторический и бытовой контекст времени.