Раннее, раннее утро - [21]

— Садитесь, товарищ, — сказал пожарник.

Эмил сел, не сводя глаз со старухи.

— Ваша мать? — спросил он невольно.

— Моя мать? — удивленно посмотрел на него пожарник. — Мать моей матери!.. Не смотрите, что она сейчас такая, она одиннадцать детей родила.

Старуха зевнула широко и беззвучно, как старый полуслепой верблюд. Только теперь Эмил заметил, что одета она по-деревенски — в черное платье из домотканой материи и повязана черным выцветшим платком, натянутым так гладко, точно под ним совсем не было волос.

— А ваша мать?

— Мать в деревне осталась, — сказал пожарник. — Должен же кто-то дом стеречь! Если и она уедет — там домовые заведутся…

— А за ней кто присматривает?

— Кто же за ней будет присматривать? Мать работает в кооперативе…

— М-да! — пробормотал Эмил.

Что-то было ему неясно.

— Хорошо, а почему же вы не оставили и старушку в деревне? Она к той жизни и к тому воздуху привыкла.

Пожарник внимательно посмотрел на него и улыбнулся. Вопреки всем рассказам о нем, его сухое угловатое лицо казалось добрым и приветливым.

— А кто же за ней будет присматривать?.. Мать целый день в поле… Теперь не как когда-то, теперь там и зимой и летом работают.

— Да, конечно, — сказал Эмил. — Поэтому вы и в город переехали?

Пожарник дружелюбно засмеялся, но ничего не ответил.

— Нет, я серьезно вас спрашиваю, — сказал Эмил.

— Серьезно так серьезно, — сказал пожарник. — Вы ведь из газеты?

— Из газеты…

— И другие все про это спрашивали… Я им говорю, как людям, — низкий был трудодень! А они словно не понимают… Может, потому ничего и не пишут?

— И сейчас низкий? — спросил Эмил с любопытством.

— Нет, сейчас-то хорошо, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить…

— Значит, можно было немножко и потерпеть…

— Говорите, можно было! — живо откликнулся пожарник. — А по-моему — нельзя было. Я так считаю: мужчина должен приносить в дом… А если он приходит с пустыми руками, что ж он за мужчина?

Дверь открылась, и в комнату вошла женщина. Ее круглое лицо казалось оживленным, крепкие полноватые ноги твердо ступали по земле. Хотя кувшин теперь был пуст, острый запах снова пощекотал чувствительный нос Эмила. Этот капустный рассол, наверное, не был похож на тот, что иногда будто из милости подавали в клубе. У этого и запах, и цвет были куда аппетитнее. Эмил к сожалением увидел, что она засунула кувшин в шкаф. Повернувшись, она всплеснула руками и воскликнула:

— Господи, что за ребенок! Опять заснул!

— Пускай спит, — сказал пожарник.

— В эту-то пору!.. Если он сейчас будет спать, он ночью не заснет…

Только теперь Эмил заметил, что на кровати спит ребенок. Мать разбудила его, и он встал на постели. Это был мальчик лет четырех или пяти, со светлыми, еще сонными глазками, которые с откровенным любопытством уставились на гостя. Он казался худеньким, тонкие ножки были обуты в простые чулочки, розовые штанишки с резинками стягивали их под коленками. Одет он был в несколько разноцветных кофточек, севших и свалявшихся от стирки. Они с трудом были застегнуты одна поверх другой, так что мальчик едва не задыхался в них.

— Дядя! — крикнул он обрадованно.

— Здоро́во! — сказал Эмил.

— Здоро́во! — ответил мальчик.

Все засмеялись, кроме старухи, которая все так же пристально смотрела в одну точку. Пожарник поспешил воспользоваться хорошим настроением.

— Чем ты нас угостишь, жена?

— Кофе? — спросила женщина.

— Кофе? Гостя обидим…

Жена снисходительно засмеялась, словно хотела сказать: «Ищешь ты повода!»

— Капустки немножко нарежь, огурчиков соленых…

— Я свое дело знаю, — сказала женщина.

— И солонинки…

— Знаю, знаю…

— Домашняя солонинка! — пояснил пожарник. — Не то что покупная. Да и сливовица особенная… Увидите…

— Вы и других журналистов так угощали? — улыбнулся Эмил.

— Э, нет… они в дирекцию приходили…

— Ну, тогда ясно, почему они не написали.

Пожарник посмотрел на него, прищурившись, словно хотел понять, шутит он или говорит серьезно.

— Кто их знает! — ответил он и вдруг спохватился: — Да вы, если хотите курить, курите, дома можно…

Эмил так стремительно полез в карман, что пожарник засмеялся.

— Пятнадцать лет курил, — сказал он. — А как надел эту куртку, делать нечего, пришлось бросить. Целый год был как больной, на людей тошно было смотреть…

Он вздохнул и добавил с горечью:

— И до сих пор мучаюсь — восемь лет уже…

Хозяйка принесла две миски и начала накрывать на стол. Эмил с удовольствием смотрел, как легко и проворно сновали ее огрубевшие руки. Когда все было готово, она обернулась к ним и ласково сказала:

— Ну, теперь пожалуйте к столу!..

Пожарник так красноречиво вздохнул, что Эмилу сразу стало ясно — из всех небогатых удовольствий его жизни это занимало одно из первых мест. Пока он наливал водку в маленькие рюмки, лицо его совсем смягчилось, а во взгляде появилась нежность.

— Чокнемся?

— Чокнемся! — согласился Эмил.

— За газету чокнемся!.. Чтоб правду писала! А ты, жена?

Женщина присела у печки и смотрела на них с улыбкой.

— Вы уж без меня…

— Пьет она, пьет! — заявил Янаки. — Только вот при гостях стесняется…

Он громко захрустел красной соленой морковкой и весело взглянул на старуху:

— Бабушка, дать тебе морковку?

Жена укоризненно посмотрела на него.