Раннее государство в Древнем Египте - [41]

], приводился тот факт, что гробницы номархов, при IV династии размещавшиеся близ столицы — Мемфиса, неподалеку от царского некрополя, во второй половине Старого царства переместились на территорию номов [Fischer 1968]. В этом усматривали признак ослабления мемфисского абсолютизма и роста самостоятельности областной знати, якобы стремившейся вырваться из-под тягостной опеки династического клана и утвердить свой авторитет на местах [Janssen 1978].

На отмеченный факт, однако, можно посмотреть и под другим углом зрения. Мы не убеждены, что помещение номарших захоронений рядом с царскими надгробиями нужно расценивать непременно как символ полной зависимости областеначальников от Большого Дома, а, скажем, не как высшую почесть, оказываемую фараонами номархам. Во всяком случае, захоронение влиятельных домоправителей — ближайших сподвижников вельмож — подле хозяйских гробниц прямо поддается такому толкованию [Перепелкин 1988б]. Вспомним в связи с этим, что отлучение должностных лиц от жреческой службы при пирамиде вследствие невыполнения ими царскцх указов расценивалось как серьезная немилость [Urk. I, 283; 288]. Подобная трактовка с поправкой на архаический "кодекс" дарообмена позволила бы объяснить соседство крупнейшего столичного некрополя староегипетской областной знати именно с величайшими пирамидами Гизы не хуже, чем концепция деспотического государства, подавившего всю страну — а в чем-то, быть может, даже и лучше.

Дело в том, что, помимо сказов Геродота [II, 124–128] (надежность которых подчас крайне сомнительна), иных источников информации о централизованном и исключительно насильственном принуждении населения Египта к строительству (Великих) пирамид не существует. Соответственно, нет и уверенности в том, что все обстояло в точности так, как писал Геродот, а не как-то иначе. На наш взгляд, гипотеза о реальности конструктивного компромисса между фараонами и региональной знатью на основе механизма "дар-отдар" с точки зрения восстановления облика староегипетской государственности предпочтительнее недокументированной и малоправдоподобной версии тиранического господства Мемфиса над всем Египтом. Полагаем, что могущество IV династии, отразившееся в первую очередь в грандиозных архитектурных достижениях, в значительной мере зиждилось как раз на такого рода компромиссе, в рамках которого сильные независимые номархи в обмен на признание Большим Домом их высокого социального статуса (гробницы под Мемфисом) оказывали ему надлежащие материальные и трудовые (возведение пирамид), а также ритуальные (обожествление царей, в т. ч. отправление их культа на местах) услуги. При таком подходе упадок Старого царства было бы логичнее связывать не с ослаблением деспотической власти фараонов и крахом централизованного государства, а с деформациями в системе выполнения взаимообязательств "нутра" и владетельных вельмож и, в конечном итоге, по-видимому, в целом с деградацией отношений дарообмена в древнеегипетском обществе.

Поясним свою мысль конкретным примером. Один из царских указов ранней V династии, адресованный в Тинитский ном тамошнему главе hmww-ntr — "слуг божьих" [Urk. I, 170–172], запрещает "всякому человеку" под угрозой суда (?) направлять жрецов данной категории, обслуживавших заупокойный культ фараонов, на какую-либо трудовую повинность в пользу нома, равно как и лишать их на храмовой земле имущества и рабочей силы, причитавшихся им за службу. На основании этого документа некоторых номархов соответствующего периода можно всерьез заподозрить чуть ли не в произвольном обращении с государственной собственностью на территории своих вотчин, ибо вряд ли приходится сомневаться, что подобные указы-предостережения исходили из содержания внутриполитических конфликтов, имевших место в действительности. Хотя посланец рассматриваемого указа, по счету третий представитель величественной "солнечной" V династии Нефериркара, заведомо не принадлежал к числу слабейших правителей древнего Египта, нам вместе с тем кажется, что выводы, вытекающие из его постановления, не согласуются с рассуждениями о деспотической природе староегипетского государства — даже на стадии его расцвета.

Впрочем, здесь для нас гораздо интереснее другое. В ракурсе отношений дарообмена чрезвычайно продуктивным представляется соотнесение смысла указа Нефериркара с наметившейся при V династии тенденцией перемещения номарших усыпальниц со столичных некрополей на территорию номов. По сути, в царском указе выражается опасение, что номовые власти не только перестанут должным образом обеспечивать отправление культа фараонов на местах, но даже начнут чинить в том препятствия государству, лишая храмы соответствующего материального снабжения. С чем могло быть связано столь унизительное для царского достоинства поведение отдельных областных владык прямо противоречащее верноподданническому долгу? Не с тем ли как раз что тогда же по какой-то причине (об этом ниже) в коллизиях с Большим Домом пострадал и общественный статус самих номархов? Едва ли случайно, что цари встревожились за судьбу своих культовых служб на номовых землях именно тогда, когда номархи Стали покидать "престижные" столичные "города мертвых" и перебираться в некрополи собственных вотчин. В этом явлении мы бы усмотрели симптом принципиального пересмотра обязательств по оказанию взаимных ритуальных услуг, циркулировавших на самом высоком иерархическом уровне, между царями и номархами (потомками независимых вождей) Египта — иными словами, ярчайшее свидетельство нарушения традиционной системы дарообмена, которая, по нашей гипотезе, носила наиболее сбалансированный характер при IV династии, в чем и крылась причина величия последней.