Раненый - [5]

Я обнимала их так крепко, как могла, и горло отчего-то сжалось, а на глазах проступили горячие еще не пролитые слезы.

— Ты плачешь? — спросил Мика.

— Почти, — ответила я.

— Что случилось? — забеспокоился он.

— Ничего, абсолютно ничего.

— Так отчего же слезы?

Я перевела взгляд с него на Натаниэля, и первые слезинки скатились по щеке. Они оба выглядели обеспокоенными, пока я не рассмеялась и не процитировала то, что иногда говорит Натаниэль:

— Порой твое счастье так велико, что ты не в силах удержать его в себе, и оно выплескивается из твоих глаз.

Они улыбнулись, а затем обняли меня. В конце концов я высвободилась из объятий, осторожно промокнув глаза, чтобы не размазать подводку. Обычно я не красилась так сильно, но Натаниэлю нравилось, когда глаза были подведены, он научил меня поправлять макияж глаз, не размазывая его ненароком. С бойфрендами, которым приходится наносить макияж на сцену, я стала настоящей женщиной.

— Ненавижу быть тем, кто омрачает такое прекрасное настроение, но Томасу очень больно.

Никто из нас не стал спрашивать, имеет ли Мика в виду огнестрельное ранение, потому что и так было ясно, что он о другом.

— Чем мы можем ему помочь? — спросил Натаниэль.

— Что он сказал? — уточнила я.

— Сперва нам нужно поговорить с Мэнни.

Я поискала Мэнни в толпе, но танцпол был снова полон, а я невысокого роста, даже на каблуках, чтобы что-то разглядеть. У Мики даже каблуков не было, так что именно Натаниэль повел нас вокруг танцующих. Мы просто доверились ему, что он увидел Мэнни, и следовали за ним.

Он танцевал с Розитой, склонив голову на ее внушительный бюст, словно это была его любимая подушка. Она выглядела смущенной и довольной, словно разрывалась между тем, чтобы преподать ему хороший урок, и тем, чтобы насладиться фактом, что спустя тридцать лет после свадьбы, они по-прежнему танцуют словно подростки на выпускном под присмотром наставников.

Натаниэль обнял нас с Микой, сказав:

— Хотел бы я, что бы и мы такими были лет через двадцать.

Я обняла его одной рукой, склонив голову ему на грудь.

— Не представляю, что будет лет через двадцать, но да, согласна.

Мика улыбнулся Натаниэлю, но что-то в его взгляде не соответствовало этому счастливому моменту. Может, из-за беседы с Томасом?

— Двадцать лет — немалый срок, но сделаю все, что в моих силах.

Если Натаниэль и услышал сомнение в его голосе, то виду не подал. Он просто смотрел на счастливую пару, его лицо почти сияло тем возможным семейным благополучием, которое можно пронести через года. Я встретилась взглядом с Микой и он проговорил:

— Терпеть не могу, что придется пристать к ним с серьезными разговорами.

Ой, так он не хотел омрачать этот счастливый момент и украсть кусочек радости со свадьбы Конни.

Как и я.

— Может это подождать? — поинтересовалась я.

Мика очень серьезно обдумал мой вопрос, весомость этого решения омрачила его лицо и наполнила леопардовые глаза той осмысленностью, какой никогда не увидишь от обычного кота. Они не ставят на весы счастье других людей и срочность своих собственных нужд, хотя возможно и ставят, мне все же ближе собаки.

И кивнул.

— А я все еще в поисках того, кто будет вызывать у меня такие чувства, — раздался позади нас голос. Я вздрогнула, но из мужчин никто не среагировал, возможно, слышали ее приближение. Мерседес Родригес, свидетельница со стороны невесты, выглядела потрясающе в своем платье королевского синего цвета. Ее кожа казалась еще более смуглой, словно она обладала тем идеальным темным загаром, в попытке приобрести который другие люди могут заработать рак кожи. Ростом она пошла в маму, но была как отец стройной, правда из-за маминых форм не могла сойти за современную модель. Вампиры моей жизни рассказывали, что такая экстремальная худоба была присуща беднякам, у которых не было средств на еду. А те, у кого были деньги, не морили себя голодом. Что же, времена изменились.

Последний раз мы с Мерседес встречались в госпитале у Томаса. Она казалась моложе и не совсем зрелой. Сегодня же с макияжем они с Конни казались двойняшками, а без него она была моложе, но ненамного младше наших тридцати. Мерседес отучилась и получила диплом в области питания, сейчас она работала вместе с командой докторов, специализирующихся на помощи спортсменам и обычным людям после травм. Последнее, что я слышала: они сотрудничали с тренажерным залом, профилирующимся по реабилитации людей после травм и помощи им предупредить возможные травмы посредством умных тренировок: работаешь с толком, не усердствуешь. Я даже не задумывалась об этом, но эта программа словно была разработана для помощи ее младшего брата. Порой планы судьбы далеко за пределами игрового поля.

Я придвинулась ближе к Мерседес, сказав:

— Я думала, ты живешь с тем высоким, темным и красивым, что был возле тебя большую часть дня.

— Фрэнки, Франциско потрясающий.

Одиночество, сквозившее в ее голосе, лишило слово «потрясающий» своей позитивной окраски. Я вскинула брови, но не сказала ничего, что Мерседес не готова была слышать. Порой мы понимаем, что человек не наш, задолго до того, как решаемся произнести вслух: «С меня хватит.» Мы с Мерседес болтали, но не были лучшими подружками, так что не мой долг говорить ей о чем-то неприятном и неловком.