Ранее известная как Америка - [133]

(из «Путеводителя афериста по Территориям Экс-США»)

По первому впечатлению военная база «Лагуна-Хонда» представляла собой сверкающий комплекс бункеров, ангаров и административных зданий, умопомрачительным ансамблем выстроившихся вокруг холмистого асфальтированного ландшафта, мерцая поодаль от бензинового метеоризма колонн бронетехники. Были слышны индустриальный гул транспортных потоков из беспилотников и роботов, шум механизированных дверей и рев отдачи движков воздушного транспорта, прокатывающегося по воздуху звуковыми волнами. Я насчитал шесть самолетов, прежде чем на шею сел комар и укусил, и тогда я покинул Сан-Франциско; проскользнул вниз по длинной игле шприца, приземлившись во мраке собственных век.

Мгновение, проснувшись и замерзая от последствий, я не мог вспомнить, где я и кто я. Я попытался развеять этот спермицидный туман у себя в голове. Представилось, что я вижу президента Бернхема, наполовину затемненного тяжелой тканью, которая, должно быть, завешивала окна, и он настойчиво шепчет себе под нос: «Они с минуты на минуту явятся сюда, чтобы раскроить ему череп, – сказал он. Клянусь, я слышал, как он хихикнул. Клянусь, я видел, как он дотрагивался до своего горла и хлопал ресницами, словно во мрачной тени, закрывающей его лицо, увидел фигуру кого-то, кого когда-то любил. – Тогда мы станем свободны, любовь моя… ты и я… навсегда».

Это было не то сном, не то галлюцинацией. Должно было быть. Но когда я попытался повернуть голову, то услышал лишь жалобный писк сопротивляющегося тела, а Бернхем резко повернулся лицом ко мне.

– Доброе утро, – сказал он спокойным тоном. – Я не ожидал, что ты проснешься.

Комнатушка без окон была уставлена мертвыми деревьями редких пород, порубленными на грузную мебель с толстыми ножками и тоненько нарезанными на бумажные книжки, которые, держу пари, никто никогда не читал.

Полки были забиты старыми медицинскими приборами и образчиками революционных технологий: вскрытая голова прототипа секс-куклы Раам, лишенная волос, тупо смотрела на меня, обнажив внутричерепную проводку.

– Что вы мне вкололи? – Показалось, что мои запястья были привязаны к стулу, пусть даже я не видел никаких креплений. Взглянув на свои ноги, я убедился, что они все еще на месте.

– Целую дозу тетразабензаминоида-55, – небрежно ответил он. – Снотворное. В достаточно больших дозах это смертельное паралитическое вещество. Кроме того, сказать правду, это секретный ингредиент нашей самой популярной продукции – Бекона с хлебными крошками и шестью сырами Мак-и-Бабах™.

Я должен был догадаться. Я годами уминал целые коробки Бекона только для того, чтобы пару часов спустя очнуться на диване с засохшими слюнями, покрывающими мою щеку и обивку. Какая-то пищевая кома.

– Неудивительно, что русские ненавидят Федеральную Корпорацию, – сказал я. – Вы уже много лет вмешиваетесь в дела картеля.

– Целую вечность, – поправил он меня, а затем пожал плечами. – Еда – тоже наркотик. Мы всегда это знали.

– Так вот зачем вам был нужен «Прыг-Скок»? Чтобы кормить людей?

Если он и удивился, что я разгадал всю его схему, то не подал виду, не считая легкого спазма, заставившего его сжать руки в кулаки.

– Да, конечно, – сказал он. – Мы собираемся нашпиговать их Едой по самые гланды.

– Мы? Вы имеете в виду своих приятелей из Совета директоров?

Это заставило его рассмеяться. От таких звуков у меня по спине побежали мурашки – у него была странная интонация, которая напомнила мне о Смешливом гриппе и о звуках, которые издавали умирающие, перед тем как кровавая рвота заглушала щекотание у них в горле.

– Совет директоров, – сказал он, – кучка надутых некомпетентных бюрократов. Это показушный аквариум c водоплавающими спермобаками, бесхребетными слизняками и рыбами-каплями, лишенными члена.

– Что ж, хоть в чем-то наши мнения совпадают.

– Только один человек оказался достаточно смелым, чтобы мне помогать. Только один человек всегда готов прийти мне на помощь.

Похоже, это был сигнал. Дверь позади меня отворилась. Я попытался повернуть голову, но не смог рассмотреть ничего дальше собственного плеча.

На него легла чья-то рука, и, так как я не чувствовал ее веса, сперва я решил, было, что это гигантская сморщенная шкурка, сброшенная каким-то насекомым. Но затем я окинул взглядом эту руку по всей ее длине, проследил за ней до запястья, потом до груди, соединявшейся с этой рукой, и прошел еще дальше, пока предо мной не предстала цельная картина, облик человека, связывающий все это воедино.

Должно быть, Альберт Коуэлл не был поклонником химической пересадки и силиконовых криоаппликаций: он так явно выставлял напоказ свой возраст, что, признаться, мне доводилось видеть нечто подобное лишь пару раз в жизни. Тем не менее его осанка была идеальной, и двигался он легко и беззвучно, когда обходил гигантский каменный бюст своего молодого «я»; бюст был единственной вещью в комнате, которую можно было бы назвать произведением искусства. Проходя мимо Бернхема, он сделал одну забавную вещь: поднял руку и положил ее не на плечо или руку Бернхема, а на его щеку.

Самое странное, что я уже видел этот жест раньше –