Рандеву - [2]

В мае деревья и поля были еще в цвету. Белые бутоны, лиловая одичавшая сирень и поля, заросшие желтым рапсом. На чистом голубом небе — солнце. Ни облачка. До самого горизонта виднелось море холмов, окрашенных всевозможными оттенками бледно-лилового и голубого. Ласточки, кружась, ныряли в дом и снова взмывали вверх в поисках пищи или места для устройства гнезда. В высокой траве стрекотали кузнечики. Легкий ветерок разносил запах цветов, сладкий и удушливый. В озере, лежащем ниже, в долине поблизости от леса, не смолкало кваканье лягушек.

Эрик откупорил тогда бутылку бордо, и мы выпили его до последней капли посреди заросшего двора.

Мы вели себя, как обычно ведут люди в подобных ситуациях. Мы опьянели от счастья, и этот хмель кружил нам голову. Это был рай, место, где сказка становится явью. И это было место, где начнется наша новая жизнь.

— Я понимаю, о чем ты думаешь, — услышала я рядом голос Эрика. Он провел рукой по стене и потер зеленовато-бурую субстанцию, которая приклеилась к кончикам пальцев. — Все будет хорошо, вот увидишь. Это просто фантастика, Симона. В самом деле, восхитительно.

Я не знала, что бы следовало сказать в этом случае. В голове вертелось много мыслей.

Мы молча прошли через холл. Наши шаги на дубовых досках заглушали раскаты грома где-то вдалеке. Эрик вошел в левое крыло. Я постояла, пока он не скрылся из виду.

Прямо под балюстрадой, справа от лестницы, располагалась кухня, отделанная желтой плиткой. Там стояла старая белая мебель и была газовая колонка. Трубы, добела окисленные сыростью, змеились по бурым, заплесневевшим стенам. На полу — лужи. Я присела на корточки и прикоснулась к плитке пальцами. Холодно и скользко.

Одну мысль из тех многих, которые меня обуревали, я попыталась прогнать прочь, но не получилось. Я увидела рядом свою мать. Ее неуловимый взгляд остановился на заплесневевших стенах, потом на дырах в крыше, на этих жутких трубах. Мать, в туфлях на высоких каблуках, боязливо обошла лужи, придерживая рукой юбку, — она опасалась, что дорогая ткань запачкается о бесчисленные источники грязи в этом доме. Она ничего не говорила, моя мать. Совсем ничего. Она никогда ничего не говорила, если была в чем-то со мной не согласна, а это случалось частенько. Я вслушивалась в ее молчание и училась различать разные оттенки этого безмолвия.

Я видела, как мать стоит возле меня и прикидывает все недостатки дома. Итог читается на ее лице.

Она любила комфорт, моя мать. Комфорт, которого ей пришлось лишиться и которого она так хотела для своей единственной дочери. Она натягивала на меня платья, в которых мне было неудобно, и тащила за собой в теннисные клубы или к хоккейным площадкам, где предполагалось присутствие важных персон с сыновьями моего возраста. Безмолвные оплеухи, молчаливое неодобрение, все более частое и длительное по мере того, как я становилась подростком.

Долгие тихие дни моих юных лет до самой свадьбы с Эриком, который был не принцем и даже не врачом и не торговцем недвижимостью, а просто студентом, изучал экономику и управление, снимал комнату. Он имел всего лишь старый велосипед, сережку в ухе и переэкзаменовки. Только за год до того, как мы поженились, мать поняла, что я делаю именно то, чего она для меня хотела. Как раз вовремя. Перед самой своей смертью.

Мои пальцы все еще оставались на плитке пола.

— Тебе бы это страшно не понравилось, мама, — прошептала я. — Ты бы этого не поняла.

А сама-то я понимала?

Эрик шел на кухню. Услышав его шаги в холле, я быстро встала и сунула мокрые руки в карманы плаща.

Обернулась к нему.

— Я все думаю, — сказал мой муж. — Не попросить ли Эллен оставить детей у себя еще на несколько дней?

Эллен — старшая сестра Эрика. Наши дети гостили эту неделю у нее и ее мужа Бена, так что у нас были развязаны руки для самых неотложных дел.

— Этот дом и за несколько месяцев не станет жилым, — услышала я свой собственный голос. — Оставлять их там еще дольше без толку. Да и учебный год начинается через полторы недели… Знаешь, я думаю, им тут понравится. Длинные коридоры, все эти комнаты, таинственный погреб, комнатка в башне и пруд с лягушками… Для них это будет замок, приключение. Они смогут каждый день совершать какие-то открытия.

— Тогда мы все-таки должны первым делом позаботиться о караване[2]. Мне не попалось тут ни одной сухой комнаты. Крышу придется перекрывать заново.

— Мы можем пожить в гостинице.

— Симона, сделай мне приятное. Согласись. Это точно не продлится больше полгода. Я куплю такой большой, что ты и не заметишь, что это только караван.

2

Шесть метров в длину, два с половиной в ширину. Кремовый, а по бокам — зеленые полоски, которые, плавно изгибаясь за последним окошком, поднимаются кверху. Внутри — гостиная (изогнутый диванчик со столиком) и малюсенький, как для гномов, душ с линолеумом под мрамор на полу и на стенах. Биотуалет со сломанным замком, мусорный бачок, газовая плитка на две конфорки. Плюс четыре спальных места. А в довершение всего — спутниковая антенна рядом на столбе.

Мамалу[3].

Он стоял, насмешливо уставившись на меня своими дымчатыми пластиковыми окнами. Уродливый сверху донизу. Он смеялся надо мной, со всеми своими тоненькими краниками и узенькими кроватками. Трясясь от радости, он возвышался над раздавленными сорняками позади дома.