Рамсес Великий - [103]

Рамсес улыбался, глядя, как во время очередного привала его пыльное воинство, переругиваясь, жадно пьёт и наполняет бурдюки водой. Рядом с людьми лошади, ослы, мулы, волы и верблюды жадно глотали воду из широких кожаных ведёрок. Денщику фараона, стройному и проворному Деви пришлось дать по уху одному нахальному копейщику и оттолкнуть лошадиную морду, тянущуюся к желанной влаге, чтобы раньше всех наполнить большой золотой кубок фараона из кожаной бадьи, только что вытащенной на верёвке из сумрачной и прохладной пасти колодца. Деви и сам после этого успел наклониться и сделать несколько глотков холодной, слегка пахнувшей полынью и мокрой буйволиной кожей воды. Но тут его в свою очередь оттолкнула с нетерпеливым ржанием возмущённая лошадь и стала, раздувая бока, пить, отмахиваясь хвостом от слепней и правой задней ногой пытаясь лягнуть настырно лезущих к колодцу пехотинцев.

Сын Амона с удовольствием осушил свой кубок, нисколько не смущаясь тем, что пил воду из общей бадьи почти вместе с гнедой кобылой. На войне, как на войне! Этот закон фараон отлично знал, с детских лет привыкая к походному быту. Вообще-то в египетском войске лошади ценились намного выше людей. Ведь главной силой на поле боя были именно колесницы. От быстроты и мощи удара колесничного войска зависел обычно исход будущего сражения. А что можно ждать от заморённых лошадей? Поэтому-то на привалах поили и кормили прежде всего их, а потом уже людей. Недаром за боевого коня давали не меньше трёх здоровых и сильных рабов. Лошади, как очень умные животные, чувствовали бережное и даже любовное к ним отношение и не очень-то церемонились с пехотой, тем более, что их хозяева, надменные колесничие считали себя цветом египетского воинства. Это отношение к своей значительности передалось и их четвероногим друзьям. Оттого-то Рамсес, как и все колесничие в его войске, самолично проверил, как напоили его мощных и красивых белых скакунов, а потом уже уселся на раскладной стульчик отдохнуть под широкий светлый зонтик, который держал широкоплечий нубиец, а с двух сторон от фараона высшие сановники его двора стали усердно орудовать опахалами из страусиных перьев. Хотя эти вельможи сами только что соскочили с колесниц и все были в поту и пыли, успев только сделать по глотку воды, но они ни за что на свете не передоверили бы почётного права стоять рядом со своим божественным владыкой. Ведь это была высокая и очень прибыльная должность — носитель опахала с правой или с левой стороны от царя. Многие придворные из родовитейших семей Южного и Северного Египта готовы были отдать, что угодно, за честь прислуживать сыну Амона.

Фараон тем временем приказал денщику принести свитки с секретной перепиской и стал перечитывать послания своей возлюбленной принцессы Арианны и своего главного шпиона в столице хеттской империи Хаттусе — Риб-адди. Принцесса писала, а разведчик подтверждал это сведениями из своих источников, что хеттам удалось собрать огромное войско: целых двадцать тысяч человек. И, что было самое главное, Муваталли сумел вооружить своё воинство тремя с половиною тысячью колесниц. А если учесть, что на более массивных по сравнению с египетскими хеттских колесницах выезжало, как правило, в бой три человека: возничий, воин, вооружённый копьём и луком, и оруженосец, прикрывающий его щитом и одновременно орудующий дротиками или боевым топором в ближней схватке, то в хеттском войске было только колесничих десять с половиной тысяч. Больше, чем пехоты! Такого ещё не встречалось за всю древнюю историю могущественнейших государств Востока. Фараон покачал задумчиво бритой головой, овеваемой лёгким ветерком, пахнувшим морем и полынью, усердно нагоняемым двумя усердными и знатными опахалоносцами.

— Слава Амону, что я сумел собрать тоже двадцать тысяч воинов, — вслух подумал Рамсес. — Правда, колесниц у нас поменьше, но зато они более лёгкие и быстрые, да и наши лучники поискуснее хеттских и сирийских. Многие из волосатых и косматых громил-горцев, наводящих ужас на всех от Вавилона до Библа, будут пронзены стрелами ещё до того, как приблизятся к бойцам нашей первой линии. Но надо спешить. Пора вновь отправляться в путь, — приказал он громко, стремительно вставая. — Мы должны выйти к Кадешу раньше, чем хетты.

И колесницы фараона и его свиты вновь покатили по узкой, каменистой и пыльной дороге вдоль песчаного морского берега, о который с мягким шипящим плеском разбивались серо-зелёные волны. За авангардом, во главе которого по своей извечной привычке скакал нетерпеливый и всегда куда-нибудь спешащий Рамсес, опять заструился нескончаемый поток людей, лошадей, мулов, ослов, медлительных волов, тащивших большие четырёхколёсные телеги, с провиантом, оружием и прочим военным имуществом. А над всем этим скопищем людей и животных, растянувшимся на пару десятков километров, уже летали огромные орлы-стервятники и грифы, невозмутимо ожидая отстающих, изнемогающих от жары и усталости длинного пути. Птицы отлично знали, что в пустыне при таком длинном караване всегда выпадет случай поживиться свежей падалью. Но пернатые вестники смерти даже и не догадывались, какой роскошный пир ожидает их в сирийских степях под Кадешом!