Раки-отшельники - [26]
— Да, конечно. Но я даже в какой-то степени рад… Крюмме открыл глаза, темные, напряженные. Обычно они были голубыми и радостными. Эрленд задрожал, несмотря на теплую воду. Что же происходит, что такое он слышит? Он ведь так любил свою жизнь, работу и Крюмме. Всего было в достатке, всего! Неужели это знамение? И все потому, что он всего несколько часов назад мысленно поиграл с Судьбой и не сплюнул трижды, когда подумал, как он счастлив и доволен жизнью?
— Ты дрожишь, Крюмме, пойдем, я тебя вытру полотенцем, и все снова будет хорошо, — сказал он. — Приготовлю нам ирландский кофе. По три чашки на нос. На пустой желудок. И снова все станет хорошо, вот увидишь.
…
— Маргидо, с вами хочет поговорить какая-то дама, — сказала фру Марстад. — Пригласить ее?
— Кто это? Я ни с кем не договаривался, у меня миллион других дел.
— Мы осенью хоронили ее мужа. Сельма Ванвик, кажется?
— Ах да! Припоминаю.
— Так можно ее пригласить? Или попросить подождать?
— Пусть заходит. Через… пять минут.
Голова фру Марстад скрылась, он услышал ее шаги по коридору в сторону приемной.
— Господь всемогущий, воззри на меня с милостью и не оставь меня, — прошептал он, закрыл колпачком чернильную ручку и аккуратно положил ее в паз на канцелярской стойке. Он уютно расположился в кресле, размышляя о том, что высокая цена на это кресло фактически полностью оправдывала себя. Спинка, сиденье и подлокотники подгонялись просто идеально. И вот, он сидел и думал, что все уже позади, сидел, такой невероятно довольный, и наслаждался комфортом. Неужели ему послано новое испытание крайностями, в которые его кидает? Он сложил руки и уселся за письменный стол и тут она вошла в кабинет и резко захлопнула за собой дверь. Он не поднял взгляда, но звук хлопающей двери отозвался болью во всем теле. «Блаженны нищие духом, ибо их есть царствие небесное, — читал он про себя. — Я — нищий». Но в то же время богатый, богатый своей верой, вообще-то он должен быть ей благодарен. Она говорила, он не очень-то слушал, так о чем же он думал, ах да, что надо быть благодарным, Сельма Ванвик была испытанием, ниспосланным ему Богом, и все же она — тоже человек, пусть и в роли орудия Господня. Ведь все люди орудия, надо быть к ней милосерднее. Он поднял взгляд, она стояла перед самым письменным столом, слишком близко, одетая во что-то зеленое, рот ходил ходуном. Маргидо не хотел скользить взглядом дальше, остановился на ее губах. Потом все-таки взглянул ей в глаза, но так же быстро опять сконцентрировался на губах, в глаза смотреть было невозможно, они были чужими, черными. Пришлось слушать, что она говорит. Говорила она громко, что если фру Марстад или фру Габриэльсен зайдут и вмешаются? В этой конторе всегда говорили приглушенными голосами.
— Я не расслышал, что вы сказали, — произнес он и посмотрел в окно.
Она опустилась на один из стульев, предназначенных для посетителей, у его стола и заплакала.
Он немного расслабился. Он был экспертом по плачу. Плачущие люди абсолютно предсказуемы. Он дал ей выплакаться, а потом сказал:
— Прошу прощения. Мне очень неловко за все, что случилось, Сельма. Очень и очень.
— Но почему? Все же было хорошо, Маргидо. И ты все портишь, когда вот так говоришь… — сказала она тоненьким девчачьим голосом, от которого воздух стыл вокруг него. Ему хотелось провалиться, оказаться в другом месте, где угодно, даже в темной могиле.
— Не надо было тебе сюда приходить, — сказал он. — Если фру Марстад или фру Габриэльсен узнают…
— Ты что, на них женат? У тебя не может быть личной жизни?
На оба вопроса он мог ответить «нет», но с возрастающим страхом заметил, что в ней снова пробивается ярость. А с этим чувством он плохо справлялся. Будь она женщиной, только что пережившей ужасное горе, все было бы намного проще.
— Тебе надо просить прощения за то, что ты не хочешь со мной говорить! Я звонила, даже писала письма, целый месяц! Как, ты думаешь, я себя чувствую? Сначала я думала, тебе просто нужно время. Какая идиотка!
— Тсс, не кричи, я прекрасно слышу.
По счастью, она опять заплакала, и он смог взглянуть на нее. Она закрывала лицо руками, нечто зеленое оказалось шерстяной шляпкой с тряпичным цветком на полях. Сумка тоже была зеленой, она держала ее на коленях, уперев в нее локти.
— Вот как ты поступаешь, — прошептала она сквозь пальцы. — Переспал с женщиной, а потом скрылся, утверждал, что очень занят, когда я звонила, я знаю, ты врешь, ты рассказывал, как тщательно следишь за тем, чтобы телефон был выключен во время важных дел. Проклятый мобильник, раньше все было проще, без него. Давалось с трудом, но было проще. Я думала, мы нашли общий язык, Маргидо. Правда, думала.
— Все не так просто. Я — человек глубоко верующий Сельма.
— Ха! По твоему поведению в новогоднюю ночь этого не скажешь!
— Я не переношу алкоголь, никогда не выпиваю. Все из-за этого.
Ярость снова вернулась к ней, она встала, облокотилась на стол, он непроизвольно отклонился назад, дорогое кресло следовало за каждым его движением.
— То есть во всем виноват алкоголь. Ты это хочешь сказать?
Он закрыл глаза. Как все вульгарно. Она стала другой, закончились веселые шуточки и кокетство, женщина, стоявшая перед ним стала грубой и бестактной. И это все намного упрощало. Он встал и посмотрел ей прямо в глаза.
Перед нами настоящая скандинавская сага, написанная, впрочем, с не свойственной этому жанру иронией. Действие книги происходит в современной Норвегии. На похороны властной матери семейства по имени Анна съезжаются, чтобы встретиться после долгой разлуки и разрешить вопросы с наследством, три ее сына и внучка. В шкафу у каждого из этих людей спрятан свой скелет, но то, что всю жизнь скрывал отец семейства, тихоня и подкаблучник, не поддается логическому осмыслению.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.