Раки-отшельники - [25]
Хотя, если отбросить беспокойство, он ей смертельно завидовал. Грубый мужик, который увозит тебя посреди январской тьмы с парковки на семи полярных лайках, везет тебя на оленьих шкурах по заснеженным просторам, освещаемым только фонариком на шапке, над тобой только звездное небо, а он угощает тебя горячим какао из термоса и булочками с корицей…
Естественно, все кончалось полным эротическим разгулом, чем же еще? На оленьих шкурах… Он бы и сам не прочь. Кажется, запах у шкур такой острый, животный. Он представил себя и Крюмме между шкурами, а над ними проплывает созвездие Возничего, и вдалеке воют волки. «Нет уж, лучше радоваться джакузи и полам с подогревом», — подумал он и ответил ей на смс: «Наслаждайся, но осторожно. Целую. Твой дядя, только что открывший одну из своих передовых витрин. Бенеттон рулит!;-)».
Что до самого чувства влюбленности, ему он не завидовал. Он с полуоборота возбуждался от вида других мужчин, но это было чисто физическое ощущение, достаточно только забежать в ближайший туалет. Одному.
Во многих гомосексуальных парах существовал карт-бланш на случайные связи с мужчинами, подцепленными где-нибудь в баре или сауне. Это не считалось изменой. Но у них с Крюмме все было не так. Никто — абсолютно — не имел права прислонятся лбом к теплому, тугому животу Крюмме, только Эрленд мог наслаждаться, прижимаясь к нему мокрой от слез щекой. Цена, которую он платил за право полного обладания, состояла, разумеется, в том, что никто посторонний не мог трогать и его собственный живот.
Он запер входную дверь, разделся, оставив вещи прямо на полу в ванной, принял душ и отправился голышом в кровать, даже не проверив автоответчик. В спальне было прохладно и хорошо. Крюмме утверждал, что там холодно, он терпеть не мог спать с открытым окном, но принял норвежские привычки Эрленда. К тому же, у них было двойное одеяло и тепло их тел. Правда, сейчас он слишком устал, чтобы скучать по теплу от тела Крюмме. Или по его храпу. Он обожал этот храп, напоминавший крики гусиной стаи, вскрикивающий, хлюпающий звук, под который ему так сладко спалось.
Он резко проснулся от того, что его схватили за руку.
— Крюмме, ты пришел? Я так устал, что сразу лег. Как хорошо, что ты вернулся, а что ты принес поесть?..
— Эрленд.
— Да?
Он приподнялся на локте, что потребовало немалых усилий. Что-то в голосе Крюмме его насторожило.
— Я…
— Крюмме, что случилось? — спросил он и зажег бра над головой.
На Крюмме было страшно смотреть, кровь сочилась из раны на подбородке, рукав пальто а-ля «Матрица» в грязи, волосы взъерошены, в глазах слезы.
— Боже мой! Крюмме, что случилось? Что…
Эрленд выпрыгнул из постели и обнял его, Крюмме зарыдал без слез, Эрленд попытался подключить хоть какой-то рассудок.
— Тебя побили? Кто…
— Меня сбила машина. Чуть не насмерть, — ответил Крюмме.
— Где? Здесь? Перед домом?
— Нет. Два часа назад, прямо перед редакцией. Полиция отвезла меня в травмопункт, но там сказали, я в полном порядке. Никакого сотрясения. А рану на подбородке зашивать не надо. Я в полном порядке, но…
Эрленд быстро взглянул на часы, он проспал много часов. Ему удалось поднять Крюмме на ноги и отвести в ванную, снять пальто и одежду и затолкать его в душ. Он зашел в душевую кабинку вместе с Крюмме, включил воду и обнял его. Крюмме плакал, что-то лепетал и дрожал всем телом. Эрленд осознал, насколько он любит этого человека, любит больше всего на свете. Маленький толстенький Крюмме, похожий на Карлсона из детской книжки.
— Я думал, я погибну. Нет… Я знал, что погибну… Лежал, уткнувшись лицом в грязную, слякотную брусчатку и видел все перевернутым — людей, машины — лежал и лежал. И тут выехала новая машина, на полной скорости, я видел приближающийся бампер и колеса. Она… успела затормозить. Заскрипели тормоза, машину занесло прямо… передо мной. А я лежал, Эрленд, посреди улицы.
— Ну-ну, мой хороший Крюмме, ты здесь, я тебя обнимаю, теперь ты здесь.
— Я знал, что погибну, и я подумал…
— Ну-ну…
— Я подумал… А что дальше? Что будет с моей жизнью?
— У тебя есть я. И ты жив.
— Я хочу, чтобы у нас с тобой были дети, Эрленд. Ребенок.
— Что?
— Я думал об этом. Давно.
Эрленд ослабил хватку и смахнул воду с волос Крюмме. Тот стоял с закрытыми глазами, опустив руки, голое тело и кожа под струящейся водой. Рана на подбородке перестала кровить, но на плечах и руках проявлялись большие синяки. О чем это он? Какой еще ребенок? Что происходит? Он все еще спит и видит кошмары?
— Ребенок, — повторил Крюмме.
— Но… от кого? — спросил Эрленд. — И зачем? У тебя есть я.
Крюмме так и стоял под водой, не открывая глаз:
— Понятия не имею, от кого, правда, не знаю. Суррогатная мать, так делают многие гомосексуальные пары, или женщина, которая, как и мы, хочет… Не знаю я! Но я хочу, чтобы у нас был ребенок, Эрленд. Наш ребенок. Я очень тебя люблю, я чуть не погиб, меня могло бы сейчас уже не быть, и я хочу, чтобы у нас был ребенок. Это касается всей нашей оставшейся жизни, Эрленд. Надо, чтобы в ней было что-то еще. Что-то большее. Что-то, что будет длиться после нас. Дальше. Новая жизнь.
— Я выключаю воду, — сказал Эрленд. — Потом мы вытремся и наденем халаты. А потом зажжем камин и немного отдохнем. У тебя шок, Крюмме.
Перед нами настоящая скандинавская сага, написанная, впрочем, с не свойственной этому жанру иронией. Действие книги происходит в современной Норвегии. На похороны властной матери семейства по имени Анна съезжаются, чтобы встретиться после долгой разлуки и разрешить вопросы с наследством, три ее сына и внучка. В шкафу у каждого из этих людей спрятан свой скелет, но то, что всю жизнь скрывал отец семейства, тихоня и подкаблучник, не поддается логическому осмыслению.
В этой книге собраны жизненные наблюдения, пронизанные самоиронией, черным юмором и подкрепленные «гариками» Игоря Губермана.Я назвала их страшилками.До встречи, читатель!
«Добро пожаловать! Мой небольшой, но, надеюсь, уютный мирок страшных сказок уже давно поджидает Вас. Прошу, прогуляйтесь! А если Вам понравится — оставайтесь с автором, и Вы увидите, как мир необъяснимых событий, в который Вы заглянули, становится всё больше и интереснее. Спасибо за Ваше время». А. М.
Имя Константина Ханькана — это замечательное и удивительное явление, ярчайшая звезда на небосводе современной литературы территории. Со времен Олега Куваева и Альберта Мифтахутдинова не было в магаданской прозе столь заметного писателя. Его повести и рассказы, представленные в этом двухтомнике, удивительно национальны, его проза этнична по своей философии и пониманию жизни. Писатель удивительно естественен в изображении бытия своего народа, природы Севера и целого мира. Естественность, гармоничность — цель всей творческой жизни для многих литераторов, Константину Ханькану они дарованы свыше. Человеку современной, выхолощенной цивилизацией жизни может показаться, что его повести и рассказы недостаточно динамичны, что в них много этнографических описаний, эпизодов, связанных с охотой, рыбалкой, бытом.
Симона всегда знала, что живет в приемной семье, и ее все устраивало. Но жизнь девушки переворачивается с ног на голову, когда звонит ее родная мать и предлагает встретиться. Почему она решила познакомиться? Почему именно сейчас? Симоне придется найти ответы на множество вопросов и понять, что значит быть дочерью.
Хелен поддается на уговоры брата и отправляется в весьма рисковое путешествие, чтобы отвлечься от недавнего развода и «перезагрузиться». Курс выживания в дикой природе – отличная затея! Но лишь до тех пор, пока туда же не засобирался Джейк, закадычный друг ее братца, от которого всегда было слишком много проблем. Приключение приобретает странный оборот, когда Хелен обнаруживает, что у каждого участника за спиной немало секретов, которыми они готовы поделиться, а также уникальный жизненный опыт, способный перевернуть ее мировоззрение.
Автор многих романов и повестей Григорий Канович едва ли не первым в своем поколении русских писателей принес в отечественную литературу времен тоталитаризма и государственного антисемитизма еврейскую тему. В своем творчестве Канович исследует эволюцию еврейского сознания, еврейской души, «чующей беду за три версты», описывает метания своих героев на раздорожьях реальных судеб, изначально отмеченных знаком неблагополучия и беды, вплетает эти судьбы в исторический контекст. «Очарованье сатаны» — беспощадное в своей исповедальной пронзительности повествование о гибели евреев лишь одного литовского местечка в самом начале Второй мировой войны.