Раху - [39]

Маргарита погоняла лошадь голосом и хлыстом. Синдгэм все приближался, вытянутая голова его лошади поравнялась уже с платьем Маргариты, которая изо всех сил старалась сохранить расстояние, но напрасно — более крупная лошадь капитана имела перевес. Он ехал вплотную к ее иноходцу по внутренней стороне арены, лишая ее всякой возможности увернуться.

Теперь Маргарита опережала его только на голову лошади, еще круг — и лошади сравнялись. Капитан протянул руку и, продолжая бешеную скачку, сорвал цветок с ее плеча. Повернув лошадь, он осадил ее в середине арены и снял шляпу перед своей ученицей.

— Вы победили меня, — с улыбкой констатировала Маргарита. — Я рассердилась бы на всякого другого, но ученице не стыдно быть побежденной учителем… Пусть этот цветок принесет вам счастье, как думают индусы.

— Он принесет мне счастье, напоминая мою ученицу, которую я так обучил, что она чуть не победила меня.

Капитан поднес лотос к губам и прикрепил его себе на груди. Голубые глаза Маргариты потупились перед его пламенным взором, когда он целовал цветок, и нежное лицо ее покрылось румянцем. Синдгэм соскочил с лошади, чтобы помочь Маргарите, ее шляпа упала, и волосы рассыпались по спине и плечам. Одна секунда — и капитана окутала белокурая душистая волна ее волос, опьянившая его. Он крепче обыкновенного обхватил гибкий стан Маргариты, пронес ее несколько шагов и, как ребенка, поставил на песок. Маргарита стряхнула волосы с лица, приложила руки к пылающим щекам, смеясь побежала в ложу, поцеловала руки матери и ласково сказала Гастингсу, с любовью смотревшему на нее:

— Не сердись, отец, что я не одержала победу. Мой шталмейстер не имеет себе равного в искусстве, которому обучил меня, а кроме него, ни один человек на свете не сорвал бы у меня цветка.

Гастингс притянул ее к себе и поцеловал в лоб. Марианна привела в порядок волосы дочери.

Капитан Синдгэм смотрел с умилением на высокое семейство, и вдруг в голову ему пришла грустная мысль, что сейчас Маргарита обращается с ним как с другом, а вот выйдет замуж, и она станет гордой и недоступной. При такой мысли ужас охватил его, и лицо приняло угрюмое, мрачное выражение. Его мысли прервал голос Гастингса.

Он звал Синдгэма присоединиться к ним. Как всегда, после верховой езды подали фрукты, варенье, херес и рисовый отвар с душистым цветочным соком, и никогда еще Гастингс не разговаривал так свободно, весело, непринужденно, как сейчас. Они недолго просидели так, когда в манеж вошел английский офицер, проведенный главным дворецким. Гастингс сдвинул брови. Он не любил, когда ему мешали во время отдыха, и приказывал обычно не беспокоить его. Офицер же прошел арену, поднялся на ступени ложи и отдал честь.

— Кто вы? — спросил Гастингс, видя перед собой совсем незнакомое лицо.

— Капитан Фелловс, — последовал ответ, — из штаба сэра Роберта Даусона.

— Губернатора форта Сен-Джордж в Мадрасе? — удивленно спросил Гастингс.

Офицер подтвердил и подал письмо.

— Я приехал на корабле из Мадраса, — пояснил он, — с сообщением вашему превосходительству от полковника Даусона, которое он признает столь важным, что не велел медлить ни минуты. Поэтому я и потребовал, чтобы меня немедленно ввели, прошу извинить мою настойчивость.

— Вы исполнили свой долг, — похвалил его Гастингс, — служба прежде всего.

Он налил капитану стакан хереса, сломал большую печать письма, и ни один мускул не дрогнул на его лице, пока он читал донесение. Только Марианна, знавшая своего мужа как никто и умевшая читать на его лице, заметила легкое подергивание в углах глаз и дрожание руки. Как ни тревожили ее эти признаки, она не проявила ни малейшего волнения, а, напротив, любезно расспрашивала капитана Фелловса о Мадрасе, где сама прежде жила, Гастингс до конца дочитал объемистое письмо, сложил его, положил в карман и сказал спокойно:

— Благодарю вас, капитан, за усердие при исполнении возложенного на вас поручения. Полковник пишет мне, что вы дополните доклад словесно. Время моего отдыха кончилось, пойдемте ко мне в кабинет.

Он поцеловал руку Марианны, погладил кудри Маргариты и ушел с приезжим офицером, бросив капитану Синдгэму:

— Не уходите, вы будете нужны.

Марианна пробыла еще некоторое время в прохладной ложе манежа, ведя легкий разговор. Маргарита по обыкновению шутила со своим шталмейстером, хотя более серьезнее и сдержаннее, чем обычно, будто избегала встретиться с его взглядом. И часто, когда капитан говорил с ее матерью, она задумчиво и вопросительно смотрела на его красивое лицо, как бы ища ответа на возникший в ее душе вопрос.

Скоро леди Гастингс встала, чтобы идти к себе, а капитан пошел в служебную приемную губернатора ждать его приказаний. Он тоже заметил своим зорким взглядом, что сообщение взволновало Гастингса. Но совсем не тревога о таинственном сообщении охватывала Синдгэма, когда он сидел в большом плетеном кресле в приемной. Его глаза то светились непривычным мягким блеском, то снова смотрели печально и мрачно. Он взялся за сердце, тяжело вздохнул и проговорил с тоской:

— Раху, парий, сам себе дал клятву, что в его сердце не будет места никакому человеческому чувству, кроме мести. Боги дали мне радость мести во всей ее полноте, и сердце пробуждается, точно земля от поцелуя солнца после холодных дождей. Жестокие небесные силы, на что мне солнечный луч? Разве я не навсегда оторван от жизни, от радостей, от любви, и, если бы мне улыбалось счастье, разве оно не стало бы только новым мучением? Я не могу протянуть руки к счастью, я должен одиноко окончить жизнь в рабстве, которое наложил на себя ради мести. Прочь, прочь светлые мысли!