Рафаэль и его соседки - [8]

Здесь я должен заметить, что история, которую я Вам поведал, объясняет, откуда взялись ложные слухи, будто Рафаэль был отправлен в Перуджу из-за прекрасного облика Мадонны, который он нарисовал на дворовой стене. Стоит задуматься — и сразу станет ясно, что отец, с большим вниманием обучавший своего сына, вовсе не нуждался в такой случайности, чтобы распознать его талант. Но состоятельным господам повара преподносят мелко порезанную пищу, чтобы те не тратили много усилий на пережевывание, и все, что рассказывает челядь, с целью позабавить их, о событиях, происходящих в мире, — сплошные преувеличения и искажения. Это наш-то великий Рафаэль должен был быть «открыт» своим отцом только из-за мазни на стене, как некий старый мастер по одному-единственному штриху, который, в конце концов, любой каллиграф мог сделать изящнее; тогда нам не понадобились бы каллиграфы для изображения округлых совиных очертаний греческого письма, в чем я лично очень сомневаюсь.

Отец с сыном благополучно прибыли в Перуджу, и мастер Пьетро заметил уже по первому этюду, что он заполучил ученика, который принесет ему славу и деньги. Он охотно принял его и скоро смог так занять работой, что у Рафаэля не оставалось времени подумать об Урбино. Вскоре им овладел активный дух соперничества с другими учениками, среди которых он не превзошел лишь Луиджи: это был юноша выдающихся способностей, но весьма склонный к излишествам. Пьетро пробуждал в учениках прилежание, выделяя им кое-какую мелочь из своих доходов. Тогда на эту премию ученики устраивали кутежи. Каждый должен был привести возлюбленную, а тому, кто еще не обзавелся подругой, другие находили спутницу Луиджи привел для нашего Рафаэля дочку садовника, которую все прозвали Помоной. Рафаэлю нужно было одеться в женское платье, чтобы участвовать в представлении басни, в которой Луиджи в образе Бахуса на колеснице вместе с Ариадной в конце примирял всех. Луиджи — а он был богат — приготовил много вина, и все предались естественности старых языческих обычаев, не обращая внимания на то, что свет уже не смотрит благосклонно на подобные занятия. Если бы у Рафаэля еще было кольцо, оно, возможно, напомнило бы ему о лучшей участи, а может, он небрежно отдал бы его садовнице вместе с льняными вещами, которые заботливая мать сшила ему на дорогу, поскольку у него не было ничего другого. Только проснувшись на следующее утро, он заметил, что Помона унесла в корзинке для фруктов его имущество и сердце в придачу, которое мать берегла еще заботливее, чем все его снаряжение.

Рассказ об этом случае, наверное, заставил его задуматься, он продолжил работу молча, а я исполнил песню, которую Аретино как-то сочинил о Рафаэле, чтобы дразнить его из-за его Мадонны с рыбой.

Она начиналась так:

Здесь почет

Тому искусству,

Что поднявшись

До беспутства,

Создает красу

И поет хвалу

Падшим грешницам —

Пусть потешатся,

Глядя на портрет,

Где греха и нет,

Рафаэль, нарисуй!

Рафаэль, поцелуй!

А потом было:

Что ни город —

Нрав иной,

У красавиц —

Нрав иной,

Для души

И для костюма

Новый выбери покрой.

Что ни речка —

Вкус иной,

Губ красавиц —

Вкус иной.

На столе — иные рыбки,

Невод нужен здесь иной.

Хороши! —

Так закажи

Свежей рыбки,

Вкусной рыбки!

Знатный ждет тебя улов —

Коль и впрямь ты сердцелов!

И цена невысока:

Для такого жениха.

И недолго

Длится ловля —

Быстро

Остывает пыл:

Как поел —

Так и забыл,

Ни колец и ни цепей,

Пей и кушай веселей!

Мы, поверь, не унываем

И бокалы поднимаем:

Есть другие, что в дороге,

И охота будет многим

Пообедать

И отведать

Свежей рыбки,

Вкусной рыбки!

Потом Рафаэль жил некоторое время в Сиене и во Флоренции. Женское общество было ему необходимым. При его занятости он не мог позволить себе быть разборчивым. Благородные души должны винить самих себя за то, что он доставался пронырливым дамочкам. Они должны были разглядеть в его глазах истинную сущность, которая раскрывалась, когда он работал, но их отпугивал его прежний образ жизни. А он умел рисовать в разных манерах и смог бы любить иначе. Мне часто приходилось писать за него любовные письма самого разного содержания; но добропорядочные женщины обычно сразу нас отпугивали далеко идущими планами, на которые у него не было времени из-за работы. Раз согрешив, он оказался всецело во власти этой дьявольской жажды, и должен был постоянно удовлетворять ее, чтобы потом претворять свои божественные идеи. Теперь все это получило широкую огласку. В то время мы с ним жили беспечно, не думая о завтрашнем дне. Но к чему мне рассказывать вам о всяких пустяках; теперь речь пойдет о той женщине, которая нарушила его покой. Это случилось в один из дней поста, когда он отвлекся от работы и приказал мне отвести его к жене пекаря, уверив, что та напомнила ему Гиту, которую он не видел со времени отъезда из Урбино, поскольку обе соседские семьи пострадали от чумы-то ли погибли, то ли уехали из неспокойной Италии. Он велел подать ему очки, которые ему продал путешествующий голландец, расхвалив как совершенно новое изобретение для усиления зрения, а глаза его начинали болеть из-за напряжения. Но этот голландский художник, как вы вскоре догадаетесь, наверняка был дьяволом, и я после смерти Рафаэля растолок проклятые очки в ступке, чтобы они больше никому не смогли причинить вреда.