Радужный город - [63]

В наш импровизированный кабинет вошел Роман Васильевич. В руках его сияли гранями высокие бокалы, занявшие место возле нас с Тропининым.

Густое рубиновое вино наполнило каждый из них на треть.

— А Роман Васильевич, и правда, так хорошо готовит? — спросила я, понизив голос, едва повар ушел.

— Божественно, — кивнул Виталий Аркадьевич. — У него талант. Раз попробовав блюдо, он может приготовить абсолютно идентичное. Он как-то умеет улавливать все нюансы вкуса, специи, соль, ингредиенты. Но он считает себя скорее подражателем, нежели поваром, говорит, что придумывать что-то свое не умеет.

— Вряд ли он получает большой доход от трех столиков? — я пристроила бокал на салфетку. Вино было великолепным, терпким, сочным, я почувствовала, как оно побежало по венам после первого же глотка.

— Роман Васильевич более чем обеспеченный человек. Ему доставляет удовольствие готовка сама по себе. Это закуток для друзей и знакомых.

— Укромное место, где вы обсуждаете важные сделки и правите миром? — улыбнулась я.

Тропинин усмехнулся.

— Нет, у Ромы не принято говорить о делах, в том то и дело, что у него говорят о семьях, друзьях, событиях вне бизнеса.

С ним было поразительно легко и интересно. И дело было не в вине. Мы действительно не затронули вопросов его деятельности. Виталий Аркадьевич рассказал историю особнячка, в котором и разместился семейный ресторанчик, приютивший нас, легенду о призраке старика-сторожа, который до сих пор ищет свои ключи, бродя из помещения в помещение. Для Питера такие сказки не новы, мистикой тут пропитано все. Но Тропинин умел рассказывать, а не просто отдавать приказы, и быть недовольным.

Кошачий суп оказался наваристым, обжигающе горячим и потрясающе вкусным. Своеобразная мексиканская шаверма была остра, но специи не убивали аромата превосходного мяса и овощей.

Роман Васильевич каждым своим появлением давал нам новую тему для разговора. И во многом темы касались Тропинина и Питера. Оказалось, что детство Виталия Аркадьевича прошло в той самой квартире на Фонтанке, правда, тогда это была действительно квартира, а не целый этаж. Прошло оно и на крышах Серого города, которые для подростков были теми же улицами, в его подвалах и бомбягах, сирены, которыми мальчишки раздражали весь окрестный люд.

Мать Тропинина, имя которой с легким придыханием произносил Роман Васильевич, оказалась доцентом кафедры иностранных языков. Наш повар сокрушался по поводу того, что молодой Тропинин нервы ей подпортил основательно.

Я даже не думала, что мне будет так интересно и легко, что я будто смотрю пьесу. И в конце героям хотелось аплодировать, побыть восторженным зрителем.

Но в какой-то момент настроение Виталия Аркадьевича изменилось. Я почувствовала это нутром. Задумчивость пришла на смену веселости.

— Расскажи мне о себе, — голос его был тих, и сказал мужчина почему-то это с акцентом.

— Вас вряд ли интересует, какой садик я посещала и какую школу окончила, — взяв в руки салфетку, я решила занять руки.

— Ты права, мне интересно, чего ты хочешь от жизни, Соня? — вопреки правилам приличия он положил локти на стол, сцепив пальцы в замок и смотрел на меня выжидательно.

— Это почти так же, как спросить про смысл жизни, — я посмотрела Тропинину в глаза. — Хочу, чтобы у меня и Абрикоса было завтра. Когда ты — родитель, и, притом, единственный, жизнь, ее смысл смещаются на твоего ребенка.

— А чего ты хочешь для себя? — он подался чуть вперед.

— Лично для себя, — я задумчиво закусила губу. — Когда-нибудь сдать экзамен и занять вакантную должность. Работать на себя.

— Почему когда-нибудь? Почему не сейчас?

Я усмехнулась своим мыслям.

— У меня есть друг. При всей любви и уважении к нему, он полный профан в юриспруденции. Но его брали на работу в такие крупные фирмы, что все понимающие люди поражались. Да, долго он там не держался. Но все же. Обаяние, честный, прямой взгляд, положительный ответ на вопрос о том, что он знает все и обо всем. Я так не умею. Если иду на экзамен, собеседование, я должна быть уверена, что знаю все. Что ко мне не подкопаются. Поэтому и откладываю, я не уверена в том, что смогу ответить на все вопросы.

— То есть ты неуверенная в своих силах трусиха, — его губы сложились в улыбку, и мой внутренний параноик заподозрил в ней некую толику презрения. — Хороший доход. А что же еще ты хочешь, Соня?

— Всегда мечтала заняться танцами. В детстве я почти четыре года посещала бальные танцы. Даже что-то выигрывала, а сейчас уже и не помню ничего.

— А что мешает сейчас? — улыбка «эта» так и осталась на его губах.

— Надеюсь, что проблемы. И, может быть, когда они разрешатся, я исполню свою мечту, а может так и оставлю мечтой. Ведь нужна же человеку мечта, — мне хотелось сменить тему разговора или вообще уйти.

— Тебе нравится искать отговорки.

Мне он вдруг стал казаться холодным и колючим, хотя тон его остался таким же мягким, а может, потому что он говорил правду. Я действительно искала отговорки.

— Ты полезла во все эти дела с квартирой из-за денег? — он откинулся на стуле.

— Нет, — ответила я твердо, мне так показалось, по крайней мере.

— Тогда зачем? Ты сказала Варкову, что муж не помогал, и мать его вас не навещала после развода. Тогда зачем, Соня? Это неразумно и нерационально.