Радуга просится в дом - [3]

— Да, — смущаясь, сказала Ира. — Мы студентки.

— Вот и хорошо! А мы аспиранты. Киевляне. Приехали на практику, на металлургический завод. Давайте знакомиться.

Была минута, когда Катя хотела сказать что-то едкое, повернуться и уйти. Она не любила нравы главной улицы, знала тех, кто тут липнет к девушкам, не однажды кляла себя за знакомство на «броде» — так здешние завсегдатаи называли главную улицу города, — кляла и продолжала гулять, знакомиться. Но недавно сказала себе: «Хватит!» И сегодня ей бы хотелось сдержать обещание, уйти, уединиться, но в голосе Ирины, в том, как она говорила с незнакомцами, Катя почувствовала желание подруги остаться. И ради нее, Ирины, Катя смирилась.

Они шли по улице в обратном направлении, болтали. Рядом с Ириной шагал высокий в спортивной куртке, а возле Кати, натыкаясь на людей, неловко трусил беловолосый, начинающий полнеть дядя лет тридцати пяти. Он был сдержан в беседе, не позволял себе прикасаться к Кате, и это ей нравилось. Несколько раз она мельком взглянула на Ирину и увидела неожиданно новую девушку, статно-высокую, красиво-взволнованную близостью мужчины. Даже голос Ирины, обычно резкий, тонкий, сделался теперь певучим. Она говорила много и громко, от души смеялась, и хорошо смеялась, так, что ноздри ее слегка раздувались, а щеки играли румянцем и глаза блестели. Кате вдруг захотелось, чтобы веселое настроение подруги сохранялось долго, чтобы никто ей не мешал, даже она, Катя, и этот… в голубой рубахе. Катя вдруг сказала беловолосому: «Давайте отстанем». Незнакомец замедлил шаг. Скоро они поравнялись с детским парком и Катя свернула в калитку. Здесь, под фонарем, девушка остановилась и, повернувшись к спутнику, глядя ему в глаза, спросила:

— У вас есть жена?

— Да, конечно!..

— Красивая?

Незнакомец кивнул.

— У меня тоже есть муж. И тоже красивый. Я его очень люблю. А вы любите жену?..

— Девушка! — смутился незнакомец. — Вы напрасно меня отчитываете. Мне ничего от вас не нужно. И если я прошел с вами сотню метров, то сделал это исключительно ради своего друга.

— Я не люблю ссор, до свидания.

— До свидания. Счастливого вам пути. И не думайте о людях так плохо. Ладно?

Аспирант чуть заметно насмешливо поклонился. Катя, справляясь с минутным замешательством, хотела сказать еще что-то, но не нашлась. Глухо проговорила:

— Я не хотела вас обидеть. Извините.

Резко повернулась и пошла. Кляла свою неумную выходку, терзалась чувством досады. Потом махнула рукой, заставила себя забыть о происшедшем и пошла в студенческое общежитие.

На столе лежала толстая книга: «Математический анализ». Катя раскрыла ее и стала читать.

Она обладала удивительной способностью за один вечер усваивать то, на что у других студентов уходили дни.

4

Катя Соловейко давно закончила перепечатку рукописи, но Белов за ней не приходил. Вечером девушка несколько раз подходила к дежурной по общежитию, звонила от нее на квартиру Белова, но писатель не отвечал на звонки. «Что он — холостой, что ли!» — в сердцах досадовала Катя, вешая трубку и возвращаясь к себе в комнату. Здесь ее встречали Ирина, Лиза и Федосей. Все они были в прекрасном расположении духа и подшучивали над Катей.

— Небось деньги за работу хочешь получить, — говорила грубоватым сочным голосом Лиза. — Конструкторы создают заводы на общественных началах, а ты на машинке постучать не хочешь. Не вздумай заикнуться — засмеет.

Федосей стоял, облокотившись о койку, и благодушно улыбался. Он всегда улыбался, о чем бы ни шла речь, и всегда пребывал в хорошем настроении.

Ирина прикрепляла очередную марку к своей коллекции. Девушки уже знали, что марка эта вьетнамская, привез ее профессор Родькин, недавно вернувшийся из заграничной командировки. Родькин знает коллекцию Ирины и считает эту коллекцию одной из самых полных в городе; впрочем, профессор сказал: «Моя коллекция вне конкурса».

— А ты, Кать, не бери деньги, — советовала Ирина. — Не бери, и все! Из-за гордости.

Федосей загадочно крутил головой. Толстый, лысый, с румяным молодым лицом, он походил на веселого гнома, сошедшего с картинки. Как преподавателю института ему неловко было околачиваться в студенческом общежитии, но он приходил к девушкам каждый раз, когда к нему не являлась Лиза. И придя в комнату, смотрел только на Лизу, слушал только ее. И если заговаривал с Ириной или Катей, то лишь для того, чтобы не молчать, или для поддержания с ними хороших отношений.

Федосей философствовал:

— М-да-а, роман. Написал же человек! Должно быть, умный он, Белов. А, Катюша?.. Умный?..

Говорил с Катей, а смотрел на Лизу.

Катя отвечала:

— Не написал он — перевел.

— Не понимаю людей, которые в наше время пытаются поучать человечество. М-да… Пишут романы. Ведь все написано, все известно — что скажешь нового? В наше время не надо писать романы. И читать не надо. Слушай старших, радио, смотри кино, телевизор — все будешь знать. А в школе, в институте постигай профессию. Да-а. Как не поймут этого там… в издательствах?

Федосей ткнул пухлым пальцем в потолок, будто издатели сидели на люстре.

Говорил он неуверенно, тревожно взглядывал то на Ирину, то на Лизу, ждал возражений, опасался, как бы Ирина с присущей ей бесцеремонностью и всезнайством не «посадила его в калошу». Но Ирина, заучивая формулы, пристукивала по книжке кулачком и пришепетывала. Катя тоже не слушала Федосея. Лиза же, как всегда, беззлобно, с нарочитым пренебрежением к болтовне Федосея замечала: «Э-э… Федя… перестань!..» Девушка тяготилась обществом Федосея и говорила ему дерзости в глаза. Он же безрассудно и слепо тянулся к капризнице.