Радуга просится в дом - [5]

— Я и сам знал этот свой недостаток, — заговорил, не глядя на Катю. — Знал и уговаривал себя: дескать, ничего, не страшно. Ан нет, читатель все видит, все подмечает. Оказывается, недостаток серьезный. 

Катя встала и начала прощаться. Павел Николаевич ее не удерживал. Он решил ее проводить.

Вдвоем они дошли до общежития. Перед тем как на прощанье пожать руку девушке, Белов извлек из нагрудного кармана запечатанный конверт, неловко сунул его в Катину сумочку.

Еще раз сказал:

— Да, да. Вы сказали мне очень важное.

Домой он почти бежал.

6

Распечатав конверт, Катя обнаружила в нем сто сорок рублей — в два раза больше того, что она ожидала за свой труд. Такая щедрость изумила Катю, навела на мысли, так не похожие на те, которые владели ею во время посещения Павла Николаевича. Не то чтобы Катя думала что-нибудь дурное, однако, держа в руках деньги, старалась понять причину такой щедрости незнакомого человека. Вспомнила обстановку квартиры, одежду Павла Николаевича. Он не был похож на человека, обеспеченного сверх меры. Наоборот, во всем видны неустройства жизни, быта. Несомненно, тут жест широкой натуры, желание помочь деньгами студентке, девушке, еще не вставшей на путь самостоятельной жизни.

На следующий день утром по пути в институт Катя зашла на почту и с припиской «Вы ошиблись» отправила половину денег Белову. Весь этот день она испытывала давно не являвшееся к ней возбуждение: много шутила, смеялась, заражала своей веселостью преподавателей и студентов, заходивших в приемную декана. Когда же оставалась одна, внезапно умолкала, задумывалась.

Был тот период затишья, который обычно наступает в институте в августе. Декан ушел в отпуск, остался его заместитель, старенький тихий доцент; к нему порой заходят преподаватели, забегают студенты, но редко, потому что и студенты и преподаватели в летнее время живут в спортивном лагере на берегу моря.

Оставаясь одна, Катя вынимала из стола учебник, начинала читать. Однако и чтение не шло в голову. Едва она принималась за первые строчки, как ею овладевало мечтательное настроение. Порой ей хотелось отличиться, обратить на себя внимание. Чтоб о ней говорили: «Катя Соловейко? Талант!..» Катя представляла, как после окончания института одаренных выпускников направляют в столичный научный центр для выполнения важного задания. Конечно же, среди них и она, Катя Соловейко. Но тут являлись вопросы: «Для кого стараюсь?.. Кто оценит меня и похвалит?..».

И Катя сникала. В такие минуты она казалась себе несчастной.

* * *

Однажды к ней явился Павел Николаевич. Встал в дверях приемной, фамильярно кивнул.

— А я к вам. Можно?..

Снежно-белая рубашка преобразила Белова; на этот раз он показался Кате совсем молодым, почти парнем.

Взглянул на кабинет декана.

— У себя?

— Нет. В отпуске.

Белов досадливо покачал головой:

— Aя-яй-яй!

— Зачем вам декан?

Павел Николаевич подсел к столу.

— Есть у меня, Катя, сестра в Москве. Ее муж литератор, солидный человек, но с дочкой у них не ладится: в третий раз пытается поступить в институт и срывается. Столичный институт, большой наплыв.

— Ага, вы хотите составить племяннице протекцию, стать героем фельетона?.. Ладно уж, присылайте вашу москвичку! Я, конечно, не декан, однако помогу ей готовиться. Как ее зовут?

— Майя Златогорова.

— Если вы позволите, я поселю ее в своей комнате. Нас трое, а комната рассчитана на четверых.

— Хорошо! — сказал Павел Николаевич. — Но только уговор: помогайте в пределах дозволенного.

Не берите грех на душу. Идет?..

Катя кивнула головой.

Белов ушел, а Катя еще долго смотрела ему вслед. Ей стало хорошо и приятно. Она уже не казалась себе такой одинокой.

7

В день приезда племянницы Павел позвонил Кате.

— Сегодня приезжает Майя. У вас нет желания поехать со мной на аэродром?

— Я… пожалуйста. Поеду.

В трубке был треск, и Катя не разобрала слов, которые затем сказал ей Белов. Только запомнила время прилета. Шесть часов вечера. И еще расслышала: «В пять приеду в институт».

В автобусе сидели у окна. Шоссе, вымытое дождем, блестело, как полированное. Потом пересели на трамвай, потом снова на автобус. Было тесно, Катя протиснулась внутрь, а Белов висел на подножке «А как же будем ехать с аэродрома?.. Тоже вот так?..» И она представила, как Майя — расфранченная москвичка, дочь «солидного литератора» будет трястись на подножке. Катины кавалеры в подобных случаях брали такси. Катя и сама бы могла взять такси — на последние, студенческие, по ей, конечно, было неудобно. И она опять думала о Павле Николаевиче, о том, как ему, должно быть, трудно живется без постоянной зарплаты, на редкие литераторские заработки.

За полчаса до прибытия самолета зашли в ресторан. Белов рассказывал веселые истории, анекдоты. Невольно ей вспомнились ее прежние знакомые: они тоже рассказывали анекдоты, но в них нередко содержалась откровенная пошлость. Слушать их было небезопасно. Теперь же, наблюдая за Павлом Николаевичем, за тем, как просто и естественно он себя ведет, как умно, изящно говорит, Катя с чувством неловкости вспоминала прежних знакомых. «Лучше быть одной, — думала она, — чем с этими…»

— Вы чем-то озабочены? — спросил Павел Николаевич.