Радость и страх. Рассказы - [152]

Это лейтмотив накопившегося у них раздражения и горечи, требование новых, лучших порядков, самое древнее и упорное требование всего человечества; веками с ним обращались к солнцу и луне, к магам и духам, к богам и монархам, а теперь, когда функции всех этих могущественных сил взяло на себя правительство, - только к правительству, на нем одном сосредоточив и отчаяние и гнев.

Женщина в мужской шапке выходит из магазина с покупкой, и все провожают ее глазами. «Не иначе как последнюю печенку забрала». А она отвечает взглядом, в котором ясно написано: «А идите вы все к чертям. Я своего мужика мясом обеспечила, да еще сберегла десять минут на покупках». И в этом взгляде торжество тоже смешано с отчаянием.

А Табита, выстояв почки и две пары чулок, тут же забывает и усталость, и свой гнев на очереди. Ум ее заполняют куда более важные вещи. Не забыла ли Нэнси заказать еще хлеба? Неужели Джеки опять удрал на улицу? В каком-то настроении вернется с работы Паркин? Может, опять поссорился с начальством?

Своих новых начальников Паркин клянет почти так же беспощадно, как правительство, как все правительства одно за другим. И Нэнси, и Табита живут в постоянном страхе, что его уволят.

- Как подумаю, прямо поджилки трясутся, - говорит Нэнси. - Не выносит он этих генералов, потому, наверно, что сам не дослужился. Сегодня он им заявил, что ему нужна прибавка к жалованью и новая машина.

И Табита после этого не может уснуть, все думает: «Этим и кончится, он потеряет место, и что тогда? Что станется со всеми нами?»

И уже предчувствует неисчислимые несчастья, связанные с потерей места: опять переезд, опять неудобства, опять впереди неизвестность.

«Нет, что бы ни случилось, так обращаться с Нэнси, как в Данфилде, я ему больше не позволю. Никогда. Это было просто неприлично». И мысленно готовится к бою.

Но, о счастье! Паркин получает прибавку и, торжествуя, привозит домой новый ковер. С каждым днем он все сильнее негодует на власть имущих, но зато дома ерепенится все меньше. Он даже похвалил Нэнси за ее кулинарные способности: «Ужин сегодня почти съедобный», а Табите, когда она принесла домой курицу, отпустил своеобразный комплимент: «Вам бы на черном рынке торговать, миссис Бонсер».

А Табита, когда стало совсем туго, и правда стала прибегать к услугам черного рынка. Ибо в доме Паркинов курица или несколько яиц немедленно преображаются в такие духовные ценности, как мир и взаимное благоволение.

Как-то вечером ей удалось развеять очень опасное настроение Паркина, вызванное ссорой с начальством, при помощи бутылки настоящего прованского масла. В другой раз, зная, что Нэнси приглашена на свадьбу дочери маршала авиации, она, не дождавшись лифта, поднялась на четвертый этаж с посиневшими губами, ловя ртом воздух. - Я так боялась, что ты уже уехала.

Нэнси бегает по квартире в одних трусах. - Да что ты, бабушка, мне уходить в двенадцать. А до этого мне еще знаешь сколько всего надо сделать.

- Ну-ка, посмотри.

- Ой, бабушка, неужели нейлоновые? И правда нейлоновые. Где ты раздобыла?

- У того человечка позади музея.

- Ну это просто чудо. Надену их на свадьбу... если вообще попаду туда.

- А почему бы тебе не попасть? За Джеки и Сьюзи я присмотрю.

- Да, ведь ты еще не знаешь великую новость. Джо ушел с работы. Говорит, что больше не может. Осточертело. Все осточертело, и компания, и правительство, и вообще все в Англии.

Для Табиты эти слова - как удар кулаком в грудь. Она медленно, осторожно опускается на стул, и все плывет перед глазами. Губы едва выговаривают: - Но что же вы теперь будете делать, Нэнси? Куда поедете?

- Джо подумывает о Канаде... ой, молоко! - Она бросается к плите, но молоко убежало. - Честное слово, только того и ждет, чтобы человек отвернулся. Подлость какая.

- А в Канаде он себе что-нибудь присмотрел?

- Нет, конечно. Ты что, не знаешь его? Он и решил-то только сегодня утром. А мне было сказано шесть слов по телефону, и все.

- Но как он может? Как не подумал о тебе, о детях?

- Немножко рискованно, верно?

И, прислушавшись к тому, каким тоном это сказано, приглядевшись к Нэнси, уже мотнувшейся от плиты к буфету, Табита замечает в ней перемену. Она вся напряжена, в голосе те же ноты, что звучали в войну, когда люди говорили друг другу: «Двум смертям не бывать». Движения порывисты, немного, пожалуй, театральны. Пролив молоко, говорит «О черт!» громче обычного.

- Канада... - Табита пытается представить себе путь в Канаду. - Туда ехать неделю.

- И знаешь, что самое замечательное, бабушка. - Голос Нэнси и ликует, и подсмеивается над этим ликованием. - Джо в самом деле хочет, чтобы я с ним ехала. Он сильно призадумался, когда ему сказали, что прислуги в Канаде не найти. Он до сих пор вздыхает о своем ординарце.

- Канада!..

- Да я еще не совсем уверена...

- Нельзя так решать. С кондачка.

- Нет, я в том смысле, куда именно. Меня-то прельщает Новая Зеландия. Там, говорят, климат для детей хороший. А самолетом не так уж и далеко.

- Самолетом! Но, Нэнси, ты же знаешь, мне не разрешено летать.

Нэнси вспыхнула. (Паркин уже категорически заявил, что Табиту они с собой не возьмут. Стара, и здоровье никуда, а кроме того, она ему враг. «К чему нам такая обуза? Меня она всегда считала последним подонком. И все пыхтит, все суетится, черт бы ее драл, точно мы сами не можем о себе позаботиться».)