Радость и грусть бытия - [9]

Он гуляет, хозяин себе,

Доедая людские объедки,

Благодарен и этой судьбе.

Как он ест! Так усерден, неслышен,

Ушки ходят, мелькнёт язычок…

Если ж в лапы поймается мышка,

Кот играет в неё, дурачок.

Как пластичен он! Как грациозен!

И хотя в лишаé и плешив,

Если надо, как тигр, будет грозен,

Если хочет – то нежно-пушист.

На охоту выходит сторóжко,

На подушечках крáдется лап.

Вычищает он зубками «блошков».

Сам себе он травник-эскулап.

Любит нюхать весенние травки.

Защищает пространство своё.

Полакает в ближайшей канавке

И – мурлычет, про счастье поёт.

Много ль котику надо для счастья? –

Вот настала весна, и тепло,

Можно с кошечкой в травке встречаться,

Можно в окна смотреть сквозь стекло.

– Там за окнами бродят собаки:

Тест на службу, видать, не прошли.

Вечно нас провоцируют в драки…

Вон боксёр по прозванью «Али».

Пролетела сорока-трещотка.

Голубь выклевал дрянь из земли…

Вот машина с огромною щёткой

Едет и на прохожих пылит.

На окошке – спокойно и тихо.

Тут герань. Я гераньку люблю…

Шлейф зелёный весна шьёт-портниха.

Я в клубочек свернусь и посплю.

Апрель 2007 г.

Путь к Богу

Сколько маленьких трагедий –

«Вод, огней и труб из меди», –

Носим мы в своих сердцах.

Бросит в жар от этой бреди,

Как представишь – «крыша едет», –

Груз на жизненных весах.

Что посеяно, то сжато.

Искушение – расплата.

Испытание – урок.

Не спасёт «ума палата»,

Чудодейство Гиппократов,

Если танком двинет Рок.

И души твоей редуты,

Даже если были круты,

Под фанфары затрещат.

Выйдет пшик из целей дутых, –

С ними кто-то нас попутал! –

И запросим мы пощад

У Того, кто всё прощает

И блаженство обещает

Нам, как жалким муравьям,

Чья душа добром тощает.

Он в скорбях нас навещает,

Тащит из зловонных ям.

Мы ж котятами слепыми,

Поминая всуе Имя,

И за свет принявши муть,

Лезем тропками крутыми, –

Кровь от страха в жилах стынет, –

В свой, казалось, лёгкий путь.

Повинуясь чувств порывам,

Скал не видя и обрывов,

Бездн паденья своего,

Всё карабкаемся в гору, –

Дуракам все горы впору, –

И не внемлем мы Его

До поры предупрежденьям,

Через скорби убежденьям,

Что пора, мол, отдохнуть

От мирских суéт-соблазнов.

Он един, хотя и разный, –

К Богу неисповедимый путь.

Смотришь, к Богу потянулись

Даже те, кто отвернулись

В позапрошлые года,

От безверия очнулись,

В храм пришли, стоят, сутулясь, –

Так согнула их беда.

И оставив своеволье,

И грехов своих раздолье,

Заблуждений сладкий яд,

На коленях стоя, молим,

И в смирении и в боли:

Господи, пусть будет воля,

Но не наша, а – Твоя!

Июнь 2007 г.

Призыв к покаянию

Кто дружит с верою, тот с Лениным не дружен,

Без Бога рай замыслившим создать.

Хотя, конечно, рай землянам нужен,

И за идею мы готовы пострадать.

Идея хороша, но воплощенье плохо.

И не о том ли нам Писатель говорил[18].

Ведь эхо слёз детей, смертей отцов и вздохов

Тем отлилось, кто выше Бога воспарил.

Кто вверг страну в братоубийственную бойню?!

Террором красным мысль и веру убивал!

Лежит на главной площади покойник,

Что Царской кровью свои руки запятнал.

Кто отдавал жестокие приказы?

Интеллигенцию страны считал «говном»?

Не по его ли попустительству, указу

Пал Цесаревич искупительным овном?

Оплачен псевдорай невинных кровью.

Россия в пепле жертв погребена.

Ведь только под Божественным Покровом

Покой и славу обрести могла б она.

Помолимся всем миром и оплачем

Всех тех, кто жертвою бессмысленною пал.

Прости нас, Господи, и научи нас жить инáче,

И отведи от нас трагический финал.

Январь 2007 г.

Культура красоты или красота культуры?

Вид из окна с уторкá,

пока не слыхать матерка

Рассвет золотил задремавшую реку,

Деревьев макушки и лодок причал.

Ещё нам по радио гимн «Ку-ка-ре-ку»

Животворящее не прокричал.

Но ранние птахи свирельками пели,

И клёкот вороний был нежен и мил,

И спал ещё город в пуховой постели,

Над речкой туман сизой дымкою плыл.

И солнце с ленцой над рекой поднималось,

И мрак, и прохладу рассвета гоня.

Над тихой рекою заря занималась

Июньского нового светлого дня.

К скамейке подъехала серая «Хонда».

Из дверцы открывшейся вылез пижон,

И зазвучало бравýрное «рондо»…

Пижон, как и я, был рассветом сражён.

Он вынул из куртки игрушку – мобильник,

И стал примеряться к пейзажу с рекой.

В машине пел песню приёмник-будильник,

А малый с мобильником двигал рукой,

Её направляя на утра красоты,

На вид слева, справа и сизый туман,

Прихлёбывал также из банки он что-то,

Курил и снимал утра млечный обман.

Так мне из окна моего показалось

Сквозь тюль, и решётку, и липу в окне,

Но что им на самом там деле снималось,

То было, конечно, неведомо мне.

Но как-то на сердце моём потеплело.

Подумалось мне: «Нет, ещё молодёжь

Не всё пропила, прокурила, пропела,

Коль ты, Красота, в её душах живёшь».

И так стало мне и легко, и отрадно,

И к парню хотелось тому подойти,

И незнакомства разрушить преграду,

И тёплое слово для парня найти.

Но, выпив из банки последнее пиво,

А, может, коктейль, но, скорее, не сок,

Он «щёлкнул» себя и закинул в крапиву

Бочонок пустой, а окурок – в песок.

Забрался в нутро «навороченной» «Хонды»,

Снял тормоз с лошажьих «японовских» сил,

Сплевал на дорогу и, слушая «рондо»,

На нас наплевав, с ветерком укатил.

10 июня 2007 г.

Ирине Бирюковой

Как хорошо, что у тебя есть краски,

И чуткий глаз, и нежная душа.

Когда ты прозу превращаешь в сказку,