Радиус взрыва неизвестен - [52]
Однако Гордеевы ждали.
Цепочка пассажиров уходила по черному с белыми от снежных заструг полосами асфальту куда-то в сторону от аэровокзала, по-видимому к гостинице аэропорта. Марта кутала горло меховым воротником и плотно сжимала коленями полы пальто, повернувшись спиной к ветру. Гордеев смущенно посмотрел на меня. Я понял: в гостинице на аэродроме не было отдельных номеров, там скорее всего общежитие для случайного ночлега, и теперь Гордеев готов предъявить мне некоторые претензии. Я был главным в нашей бригаде, значит, я и обязан отвечать за покой моих спутников.
Я молча зашагал в здание вокзала.
На меня чуть не налетел длинный прохожий в берете и в легком пальто, подбитом мехом. Он шел мимо нас, торопясь к единственной машине с зеленым огоньком счетчика. Миновав меня, он наткнулся на Гордеевых и вдруг остановился. Сразу послышался мягкий взволнованный голос:
— Марта!..
И после паузы, во время которой он успел бросить быстрый взгляд на меня и Гордеева, более сдержанно:
— Кришьяновна!.. Как вы сюда попали?
Марта вздрогнула, выпрямилась, брови ее сошлись треугольником, она недоверчиво спросила:
— Герберт?..
Они стояли, как снежные призраки, нечаянно нашедшие друг друга.
Впрочем, женщина всегда возвращается к реальности быстрее, чем мужчина. Марта обернулась ко мне и Гордееву. Я еще увидел, как остро сверкнули ее расширенные зрачки, но голос, когда она заговорила, был совершенно спокойным:
— Вот неожиданная встреча, правда, Александр?
Мне показалось, что она говорила это только для того, чтобы успокоить мужа. Затем, уже показывая на меня, вновь обратилась к неподвижно стоящему молодому человеку:
— Это наш друг. А это Герберт, тоже художник, мой институтский товарищ и ученик Александра Николаевича… — И не назвала ни одной фамилии, словно подчеркивала: отношения должны быть самыми короткими.
— Не очень он меня слушался, этот ученик, — проворчал Гордеев.
— Здравствуйте, Александр Николаевич!
Человек, названный Гербертом, поклонился Гордееву и мне, но не взглянул на нас: глаза его были прикованы к Марте.
Гордеев неопределенно сказал:
— Да, неожиданно, — и, сделав какое-то нерешительное движение, будто не знал, надо ли вообще разговаривать, спросил: — И давно вы здесь работаете, Герберт Оскарович? Мне казалось, что вы не намерены покидать Москву.
— А я сюда ненадолго, Александр Николаевич. Впрочем, прошло уже месяца полтора.
Слова у него были твердые, произносил он их отчетливо и решительно.
— А у нас непредвиденная остановка, — сказала небрежно Марта. — Собираемся в гостиницу.
— Лучшая гостиница в городе — «Бристоль», — вежливо заметил Герберт. — А поужинать советую в кафе «Балтика». Отличная кухня! К девяти вечера там бывает совсем спокойно.
Он назначал свидание! Александр Николаевич, поняв, невольно отступил назад…
Теперь Герберт внимательно рассматривал нас. Глаза у него были холодные, взгляд их словно отодвигал нас, чтобы получше разглядеть. Так смотрят в микроскоп на букашек, увеличивая фокусное расстояние. Когда фокусное расстояние, наконец, установилось, он, разглядев нас со всеми нашими приметами, усмехнулся.
— А вы не изменились, Александр Николаевич!
В голосе его прозвучало сожаление, будто он ждал именно перемен. И скорее всего не к лучшему. Потом он кивнул головой и повернулся к Марте:
— Надеюсь еще увидеть вас… — И пошел к ожидавшей его машине, подставив лицо ветру, прямой, высокий, гибкий.
Марта, словно поняв наконец, что он уходит, торопливо крикнула:
— До встречи, Герберт! — и заторопилась к вокзалу.
— Кто этот Герберт? — сердито спросил я. Почему-то мне было обидно за Александра Николаевича.
— Вы же слышали! Художник, однокашник Марты. Зовут его Герберт Оскарович Брегман. Мой ученик…
Последнее он хотел сказать с иронией, но какая жалкая получилась ирония!
— Давно он знаком с Мартой?
— Они земляки. Но познакомились только в институте. Слишком велика была разница раньше. Марта выросла в крестьянской семье, а отец Герберта в годы буржуазной республики работал в комиссионной конторе, которая спекулировала движимым и недвижимым имуществом, земельными участками, домами, предметами искусства и прочим.
— Он действительно хороший художник?
— Он любит деньги! — Тут Александру Николаевичу изменила выдержка. — Он и Марту сбивал на халтуру… Мне пришлось отказать ему от дома… — Он замолчал.
От дежурного по аэродрому я позвонил в одно из городских управлений, с которым мы сотрудничали, и сообщил о нашем нечаянном визите. На том конце провода дежурный обзванивал гостиницы, ища свободные номера. Гордеев неловко сказал:
— Лучше бы не в «Бристоль», ну его к черту! Наверно, по сотне за номер…
Я никогда не замечал у Гордеева такого недостатка, как скупость, поэтому лишь усмехнулся. И, как бывает во всякой игре с краплеными картами, а судьба, по-видимому, только такими и играет, дежурный управления вдруг бодро сказал:
— Можете ехать в «Бристоль», я договорился, два номера… Машина за вами сейчас придет.
Теперь, пожалуй, следует рассказать, какие причины соединили нас, довольно разных людей, в этом путешествии.
Гордеев и Марта — художники. Гордеев давно уже достиг того, что называется «положением», стал профессором, известным искусствоведом, но от живописи отошел: он руководит отличной реставрационной мастерской.
