Радищев - [32]

Медвежья глушь Илимска, отсутствие культурного общества, трудности сообщения с Воронцовым — все это пугало и наводило Радищева на грустные размышления.

«Оставь надежду вс як сюда входящий» — писал он Воронцову в последнем письме из Иркутска. «Напрасно я утешал себя относительно моего состояние. В жизни есть такие моменты, когда воображение лишь с трудом может возвыситься, чтобы преодолеть слишком большую реальность с помощью того, что возможно… Расстояние в 6 000 верст будет отделять меня от вас… нет регулярной почты… 3 месяца надо ждать ответа… Да, это ужасно!».

В январе месяце 1792 года Радищев вместе с семьей прибыл в Илимский острог. Два унтер-офицера следовали за ним на запятках. Они должны были наблюдать за повседневным поведением «государственного преступника».

Наступили скучные и однообразные дни ссылки; среди обширных лесов Сибири, среди диких зверей и народностей, которые от животных часто отличаются только своей членораздельной речью и которую они не умеют ценить по достоинству».

В записях дневника путешествия в Сибирь нет ни выводов, ни обобщений; в нем почти нет описания природы Сибири, лирических отступлений и того риторического многословия, которое характерно для литературного стиля Радищева. Но как «зритель без очков» он не пропускает мимо своего внимания ни одного факта и события из области социально-экономической и Культурно-бытовой жизни окружающего. Нравы, обычаи и привычки сибирских жителей, их занятия, состояние земледелия, кустарных промыслов, промышленности и торговли; цены на хлеб, пушнину и рыбу; судоходность сибирских рек, естественные богатства гор и лесов — все привлекает пытливый ум путешественника по несчастью; обо всем он делает короткие заметки.

Если, по выражению Герцена, «Радищев в своей служебной деятельности не стоит Даниилом в передней зимнего дворца, не ограничивает свой мир тремя высшими классами», то о своем литературном «Путешествии из Петербурга в Москву» и вынужденном путешествии от Петербурга до Илимского острога он едет по большой дороге жизни; беседует с ямщиками и дворовыми, богатыми старожилами и бедными посельщиками Сибири; купцами и духовенством и в каждом его слове чувствуется жажда жизни и возвышенной деятельности, направленной для улучшения, жизни трудящегося человечества.

Из многообразных запросов, нашедших свое отражение в дневниках, — один мотив пронизывает все записи: это приглушенный протест против крепостного права, беспросветной российской отсталости, дикости, некультурности, азиатчины.

В самом деле: везде, начиная от Казани и кончая Иркутском, природа щедрой рукой разбросала дары свои. «Прекрасные леса, строевой сосняк, ель, берет за, а между тем плотничье искусство не велико, доставить бревна не умеют». «На Угу возвышенного берега выходит аспид, гранит, кварцу белого много валяется; земля черная, из которой можно добывать купорос и квасцы, а посуду делают худо — горшки делают в приказе, разваливаются, кирпичи тоже». «От Кии до Ачинска места прекраснейшие для хлебопашества и скотоводства — поляны, дубравы». «Около Красноярска находятся большие степи для хлебопашества удобные, а от Канского и до Удиска все мужики бедны, живут худо, промыслов мало». «Села Сабарки и Черемы приписаны к заводам Демидова за 250 и 280 верст… расстояние столь дальнее делает заводские работы отяготительными». «Покровских мужиков за неплатеж и недоимку податей посылают работать на винный завод, где работают и каторжные. Вся Томская округа приписана к колывановским заводам… и податей с души приходится более 7 руб.». «Сверх подушных денег крестьяне производят работу, ценою каждой душе на 2 р. 70 к. а платят буде сами не хотят от 12 до 15 руб. и самый радивой может оную (работу) едва окончить в 10 недель». Кроме этого пьяные офицеры всякого рода «чины и служивые люди» гоняют крестьян в подводы, берут взятки и не платят за корм. «Все это было бы хорошо, если бы Сибирь не была пустыней по части населения, но она долгое время останется еще пустыней, неизменный порядок (крепостнический, добавим мы от себя) этого требует». В богатой Сибири всего много, а посельщики «весьма бедны и живут худо», «ходят бледные и оборванные». В селе Бояровке «много было посельщиков, но померли, а оставшиеся отданы за недоимку в завод».

А между тем, кругом, на тысячи километров раскинулись необычайные естественные богатства Сибири, ждущие разумной разработки. «Извилистое течение Иртыша представляет взору удивительнейшие панорамы, нескончаемые прерии, сады, рощи, луга и степи, перерезываемые озерами всевозможных форм и очертаний…» Но при всем этом Сибирь «долгое время еще останется пустыней по части населения»… «потребуются еще века — говорит Радищев в одном из писем к Воронцову, — но раз (Сибирь) будет заселена, то в один прекрасный день она сыграет большую роль в летописях мира… но для этого, — заканчивает он, — необходимо наложить на эту страну отпечаток благодетельной активности…». Для Радищева было ясно, что такая задача не под силу хищным колонизаторам и царским сатрапам.

Скоро ли кончится этот уныло-безотрадный пейзаж? Где же светлые точки? В чем же выход?