Радищев - [30]

Радищев меньше всего мог жаловаться на личные обиды. Успехи по службе он делал поразительные так, ко времени написания «Путешествия», он занимал ответственный пост директора крупнейшей в России таможни, за добросовестную службу был награжден чином коллежского советника и орденом св. Владимира 4-й степени и даже был на хорошем счету у самой императрицы. «Уверенная в непоколебимой честности и совершенном бескорыстии, — сообщав Бантыш-Каменский, — государыня удостоила его важным поручением: при начале войны с Швецией ему было поручено арестовать и описать все шведские купеческие корабли и сделать обыск всех запрещенных товаров во всех петербургских лавках и магазинах». Все это свидетельствует, что для личного недовольства не было никаких причин.

Радищев был не из тех

Кто славы, денег и чинов

Спокойно в очередь добился.

Принципы истинной добродетели, окружающая социальная несправедливость толкали его на мужественный подвиг в духе республиканских героев Плуарха.

В СИБИРИ

«Земля наша велика и обильная, а порядка в ней

нет».

(Из послания русских к варягам).

«Безотраднейшая картина: горсть людей, оторванных от света и лишенных всякой тени надежд на лучшее будущее, тонет в холодной черной грязи грунтовой дороги. Кругом все до ужаса безобразно: бесконечная грязь, серое небо, обезлиственные, мокрые ракиты и в растопыренных сучьях нахохлившаяся ворона. Ветер то стонет, то злится, то воет и ревет».

Лесков.

Восемнадцатого сентября 1790 года «Русского Мирабо»[19] закованного в кандалы и одетого в «гнусный нагольный тулуп, взятый у тюремного сторожа», отправили в Сибирь. Позади оставались родные, друзья и четверо детей — все любимое и дорогое; впереди — длинный и мучительный путь на перекладных, в соседстве с фельдъегерем; лишение, нужда и неизвестная будущность. За литературное путешествие «из Петербурга в Москву», Радищев проделал действительное и вынужденное путешествие от Петербурга до Илимского острога.

Но остался в Петербурге преданный друг, либеральный соучастник и вдохновитель Радищева, Александр Романович Воронцов; образованный, хитрый и влиятельный граф чувствовал свою вину в несчастьи Радищева: у него много было на уме того, что у Радищева оказалось на языке.

Помощь Воронцова Радищеву была значительна. Везде и всюду, где представлялась возможность, он старался облегчить тяжелую судьбу бывшего «прямодушного чиновника». Перед отправкой его в Илимский острог он писал ко всем губернаторам тех мест, где должен был проезжать сосланный Радищев, «чтобы с ним обходились со всевозможным снисхождением»; передал 200 руб. ассигнациями Тверскому генерал-губернатору Осипову и просил его «снабдить Радищева пристойным и покрытым тулупом, шубою, сапогами, чулками и прочим бельем и платьем пристойным».

Благодеяния и самое живейшее участие Воронцова следовало за Радищевым до самого острога и не прекращалось до его возвращения из Сибири. «Когда все, казалося, меня оставляло, — писал он ему, я ощущал, что благодетельная твоя рука носилась надо мною». По ходатайству Воронцова в Нижнем-Новгороде с Радищева сняли кандалы, уменьшили стражу и во всех городах по пути в острог он встречал ра душный прием от местного начальства, деньги, посылки и книги, присланные Воронцовым. «Я пользуюсь здесь благодаря рекомендациям Вашего Превосходительства очень хорошим приемом у губернатора» писал он из Тобольска. Воронцов назначил ему ежегодную пенсию в 800 руб., взял под свое покровительство оставшихся детей, высылал ему в острог книги, журналы, газеты, медикаменты и огородные семена.

Все письма Радищева к Воронцову начинаются и кончаются искренними и изысканными выражениями благодарности за оказываемую помощь. «Всякое мое письмо, всякая оного строка не долженствовали бы ничем иным быть наполнены, как изъявлением благодарности за милости Ваши ко мне и к оставшим по мне детям».

«Какими благодарностями я Вам обязан… Вы меня питаете, Вы меня одеваете, Вы меня развлекаете своими книгами, Вы отнимаете от моего состояния все, что оно может таить в себе ужасного. Вы выслушиваете с добротою все мои жалобы, Вы жалеете и утешаете меня… если мое несчастье было такого рода что может ожесточить чувствительную душу, то благодаря Вашей доброте, Вы, меня, человека отчужденного от себя, своих детей и близких, вернули к прежнему состоянию». «Если, — говорит он в другом письме, — наши моральные чувства могли бы запечатлеваться физическими и хорошо уяснимыми уму чертежами, то по моей смерти, вскрывая мой труп, нашли бы Ваш образ запечатленным в моем сердце».

Это участие и материальная помощь возвращали духовные силы Радищеву. Спокойный за свою семью, обласканный, как дорогой гость, губернаторами, он забывал на время кровавые кошмары судебного следствия; приходил в жизненное равновесие и то чтением, то примечаниями и наблюдениями коротал однообразный путь и «разгонял черноту мыслей».

«Душа моя болит и сердце страждет — писал он Воронцову из Перми, — и если бы не блистал луч надежды, хотя в отдаленности, если бы я не находил толикое соболезнование и человеколюбие от начальства в проезд мой через разные губернии, то признаюсь, что лишился бы может быть и совсем рассудка». «Но благодаря вашей помощи, разум мой может иногда заниматься упражнением… Когда я стою на ночлеге, то могу читать, когда еду, стараюсь замечать положение долин, буераков, гор, рек; учусь в самом деле тому, что иногда читал о истории земли: песок, глина, камень все привлекает мое внимание… Переехав Оку, я с восхищением вскарабкался на крутую гору и увидел в расселинах оной следы морских раковин».