Радищев - [44]

Явившись утром 26 июня в царский кабинет, статс-секретарь Александр Васильевич Храповицкий сразу почуял что-то неладное…

Екатерина, как всегда, встретила его улыбкой, сидя за рабочим столом в белом капоте и чепце. Она читала и, глянув на Храповицкого поверх очков, оказала, как всегда:

— Садитесь!..

Но наметанный глаз статс-секретаря определил, что императрица гневна, недовольна. Храповицкий сел и насторожился. И он не ошибся: день выдался на редкость трудный.

Во дворец спешно был вызван обер-полицмейстер Рылеев. Он рыдал, валяясь в ногах у Екатерины. Он клялся, что разрешил к печати «крамольную книжонку» не по злому умыслу, а по глупости своей.

Это была святая правда: обер-полицмейстер Никита Рылеев был отменно глуп. Про него рассказывали, что он чуть было не сделал… чучело из придворного банкира Сутерланда! У Екатерины была любимая собачка, подаренная ей банкиром и прозванная по этому случаю «Сутерландом». Собачка околела, и разогорченная Екатерина приказала Рылееву сделать чучело «Сутерланда». Тот, в своем верноподданнейшем рвении, схватил было самого банкира, который, как говорили, только счастием избавился от грозившей ему операции.

«По городу слух, будто Радищев и Шелищев (Челищев) писали и печатали в домовой топографии ту книгу, исследовав, лутче узнаем».

Такую записочку Екатерина послала 26 июня графу А. А. Безбородко и, повидимому, в тот же день дала ему новое поручение: «Напиши еще к нему (речь идет о начальнике Радищева графе А. Р. Воронцове), что кроме раскола и разврату не усматриваю из сего сочинения…»

В тот день Храповицкий записал в свой дневник:

«26 июня 1790 г. Говорено о книге «Путешествие от Петербурга до Москвы». «Тут рассевание заразы французской, отвращение от начальства… Я прочла 30 страниц…» Посылка за Рылеевым. Открывается подозрение на Радищева…»

Когда-то этот самый Александр Васильевич Храповицкий был приятелем Радищева. После своего возвращения из Лейпцига Радищев брал у него уроки русского языка.

Быть может, услышав из уст разгневанной императрицы имя своего бывшего приятеля, Храповицкий внутренне и содрогнулся. Но не таким он был человеком, чтобы рискнуть предупредить Радищева о грозящей ему беде!

В лице Александра Васильевича Храповицкого мы имеем явление, столь противоположное Радищеву, что, пожалуй, и не найти лучшего примера того, каким людям жилось вольготно и счастливо при Екатерине и что представлял собой придворный круг, против которого Радищев восставал с гневом и презрением.

Радищев и Храповицкий были ровесниками. В молодости Александр Васильевич пописывал стишки и даже заслужил похвалу Сумарокова. Потом он забросил эти пустые затеи и всей душой предался устройству своего благополучия и карьеры при дворе.

В «Житии Федора Васильевича Ушакова» Радищев насмешливо и презрительно писал о том сорте людей, «которые думают, что для достижения своей цели нужна приязнь всех тех, кто хотя мизинцем до дела их касается; и для того употребляют ласки, лесть, ласкательство, дары, угождения и все, что задумать можно, не только к самому тому, от кого исполнение просьбы их зависит, но ко всем его приближенным, как то — к Секретарю его, к Секретарю его Секретаря, если у него оной есть, к писцам, сторожам, лакеям, любовницам, и если собака тут случится, и ту погладить не пропустят…»

Именно таким и был Храповицкий.

В 1783 году, — в то самое время, когда Радищев закончил работу над одой «Вольность», — Храповицкий был «определен к принятию челобитен» — вступил в должность статс-секретаря Екатерины.

Через два года он был послан в Ямбург «для прекращения неустройства, возникшего на суконной фабрике», — как деликатно выражается его биограф Д. Н. Бантыш-Каменский, то-есть для усмирения бунта рабочих, доведенных до отчаяния каторжной работой и голодной рабской жизнью. Он хорошо преуспел в исполнении этого поручения и получил в награду 5 тысяч рублей деньгами, деревни и орден Владимира большого креста.

Чины и подарки так и сыплются на Храповицкого, как из рога изобилия: тут и деньги, и бриллиантовые перстни, и табакерки, осыпанные бриллиантами.

Круг его обязанностей при дворе был велик и разнообразен: каждодневно он докладывал дела и просьбы, писал указы, сочинял хоры и арии для опер, лексиконы рифм, переписывал оперы, сочиненные императрицей, читал ей вслух сказки «для разбития мыслей», как она сама говорила. Не отказывался он и от роли шута, коли и это требовалось от него. Екатерина откровенно и грубо потешалась над дородностью своего статс-секретаря, упрашивая ею садиться не на стул, который он мог сломать, а на диван.

Впрочем, несмотря на свою тучность, Храповицкий «бегал проворно» и имел «нрав гибкий, вкрадчивый, и должен стоять на ряду с утонченными придворными». Действительно, он умел отлично ладить и с сильными мира сего — с князем Вяземским, графом Безбородко — и дружить с любимым камердинером императрицы, который передавал ему «самые тайные разговоры».

Таков был Храповицкий, такова была придворная челядь, которую так ненавидел Радищев.

День 26 июня, столь тревожно начавшийся, закончился торжеством. Во дворце получено было известие о блестящей победе над шведским флотом. Гром победы Заглушил на время дерзкий голос крамольной книги.