Радищев - [43]
Есть сведения и о том, что Радищев хотел издать свою книгу в университетской типографии, у Новикова. Рукопись была дана на просмотр цензору Брянцеву, который вымарал чуть не половину книги. Радищев не мог согласиться с этим и тогда-то и решил устроить собственную типографию.
В 1783 году Екатериной было разрешено частным лицам устраивать типографии и печатать книги, «не требуя ни от кого дозволения». Управа благочиния должна была следить, чтобы в книгах не появлялось что-либо «противное законам божиим и гражданским или же к явным соблазнам клонящееся…»
Радищев говорил впоследствии, что он «вознамерился завести у себя типографский стан, но не имел на то случая. Прошлым летом получил я стан типографский от Шнора с литерами… Первую книжку в один лист на оном я напечатал под заглавием «Письмо к другу в Тобольске». Вторую «Путешествие»; та и другая за цензурою…»
Типография Радищева помещалась в его городском доме, на Грязной улице, и, конечно, была более чем скромной по своему оборудованию.
«Наборщиком той книги («Путешествия»), — говорил впоследствии Радищев на допросе, — был находящийся в то время при таможнях надсмотрщик Богомолов; тискана же она с помощью собственных его людей».
Книгопродавец Зотов также показал на допросе, что он, бывая у Радищева, видел в доме его типографию, а «наборщики у него — таможенные надсмотрщики и его люди».
Они же были и первыми читателями «крамольной» книги, когда долгими вечерами зимы 1790 года набирали и тискали ее… Рукопись «Путешествия» для набора была переписана набело таможенным служащим Александром Царевским, молодым образованным разночинцем, знакомым Радищеву еще с 1785 года, когда Царевский давал уроки сыновьям Радищева. Кроме Царевского, в работе по набору и тисканью книги принимали участие таможенные служащие Богомолов и Пугин. Корректуру книги читал и правил сам Радищев.
Печаталось «Путешествие» долго: с января по май 1790 года.
Страница рукописи «Путешествия из Петербурга в Москву»
В мае этого года в Петербурге, в книжной лавке купца Герасима Кузьмича Зотова, что на Владимирской улице, против Большого Гостиного двора, появилась в продаже небольшая, в восьмую долю листа, книга под названием «Путешествие из Петербурга в Москву». Имя автора на книге указано не было.
Книга распродавалась хорошо. Зотов подумывал, что не мешало бы, пожалуй, еще взять ее для продажи, да побольше. Он отправился к сочинителю «Путешествия», но скоро вернулся, удивленный и раздосадованный.
Приказчику он сказал, что сочинитель не дал ему книг и задаток вернул «пятьдесят рублев».
Зашел покупатель, спросил «Путешествие» и, хитро усмехаясь, задал Герасиму Кузьмичу вопрос: побывал ли он уже у «духовника»?
— У духовника? У какого духовника? — простовато переспросил Зотов.
— Будто не понял? — И покупатель шопотом добавил: — У Шешковского!
Зотов побледнел, услышав это страшное имя. Нетвердым голосом он отвечал, что нет, слава богу, не был и что никакой вины за собой не знает. Покупатель покачал головой, похлопал Зотова по плечу и, уходя, сказал:
— Врешь, брат, знаю, что был!
В числе первых покупателей был некий И. Лефебер, пристав уголовных дел петербургской Управы благочиния, а также камер-паж Балашов — будущий министр полиции при Александре I. Есть предположение, что экземпляр «Путешествия», купленный именно им, попал в руки Екатерины.
На следующий день — это было 26 июня — Герасим Кузьмич был взят под стражу. Лавку его опечатали…
Когда был арестован Зотов и вслед за тем Мейснер был вызван на допрос, а может быть еще и до этого, Радищев понял, что дело приобретает дурной для него оборот. Он приказал своему старому слуге Давыду Фролову сжечь весь тираж книги — все, что осталось после того, как он разослал несколько экземпляров своим друзьям и знакомым и дал 25 экземпляров купцу Зотову. Сам он уничтожил рукописи и еще какие-то свои бумаги. Повидимому, он готовился к обыску, а может быть и к аресту.
Вернее всего, граф А. Р. Воронцов поставил его в известность о том, как «Путешествие» было встречено Екатериной.
Вечером старый слуга Радищева Давыд Фролов, выйдя от барина, долго стоял на дворе, в раздумье почесывая затылок. Потом махнул рукой и, выполняя приказание своего господина, затопил людскую баню.
Наступила ночь. В доме погасли огни, а старый Давыд все сидел, запершись в бане, перед пышущей жаром печью. Щурясь, смотрел он, как гибли в огне, вспыхивая и рассыпаясь легким черным пеплом, одна за другой книги, которые он натаскал в баню из домашней типографии.
«Путешествие из Петербурга в Москву», — читал он по складам при красном свете жаркого пламени название книги, преданной сожжению.
Не опал в эту ночь и Радищев. Запершись в своем кабинете, при свете свечи он разбирался в рукописях и письмах, бросая предназначенное к уничтожению на пол. Всю ночь в его кабинете топилась печь и пахло горелой бумагой…
Все эти события произошли уже после того, как «Путешествие» попало в царский дворец. В числе других новых книг его положили на туалетный столик императрицы.
Лето 1790 года Екатерина проводила в Царском Селе, изредка бывая в Петергофе и Петербурге. Прошло не меньше месяца, прежде чем до нее дошли слухи о выходе анонимной книги, которая вызывала много разговоров в столичной публике.
