Радиосигналы с Варты - [24]

Так оно и было на самом деле. Дружеский спор скоро вылился в обмен мнениями о Национальном комитете «Свободная Германия». Павел, до создания Армии Людовой сражавшийся, как и большинство офицеров, в Гвардии Людовой, был, как обычно, в курсе всех событий, касающихся политического и военного положения. Однако, несмотря на это, он задавал много вопросов. Деятельность Национального комитета он одобрял, но сомневался в честности некоторых вступивших в него пленных гитлеровских генералов. С ними, по его мнению, не стоило бы иметь дела. Не предадут ли они эту организацию при первой же возможности?

Вилли возразил ему, сказав, что не было никаких оснований для того, чтобы отказать им. Они открыто высказались против Гитлера, за скорейшее окончание войны. Своим вступлением в НКСГ они будут влиять на высший офицерский состав, на тех, кто еще верит в победу вермахта. Вилли приводил примеры, удивляясь в то же время, как это он защищает этих людей — он, которого жизнь научила тысячу раз обдумать признания таких людей, прежде чем поверить им хотя бы на десятую часть. Он ссылался на то, что перемена убеждений старшими офицерами заставит задуматься многих гитлеровских солдат.

— Но все дело в том, насколько искренна эта перемена убеждений, — не соглашался с ним Павел. — В конце концов, генералы могли согласиться на это ввиду безвыходности собственного положения, а позже заговорить совсем по-другому. Еще неизвестно, что было бы, если бы их войска продолжали победоносно двигаться вперед.

— Но они же не побеждают! — Вилли стукнул кулаком по земле. — Советская Армия сбила с них спесь. Окончательно! — Он глубоко вздохнул. — Пойми же наконец, мы должны им верить! Я надеюсь, что большая часть их серьезно порвала с прошлым. И теперь они помогают нам, чтобы скорее покончить со всей этой швалью. Неужели тебе это кажется абсурдным?

— Мы и будем оказывать доверие подобным людям, — добавил Эрнст, — позднее, когда смолкнут орудия.

— Я надеюсь, ты не будешь требовать от меня расписки за поведение каждого офицера в комитете, — произнес Вилли уже спокойнее. — Кто знает, что там у них в душе. Ведь и мне в душу тоже заглянуть не так-то легко.

Павел улыбнулся, но глаза его оставались серьезными. Видно было, что его не убедили и он по-прежнему придерживается собственного мнения.

Спор привлек многих, в том числе Андре, Фрица и Макса. Вилли чувствовал себя несколько неловко, оказавшись в центре всеобщего внимания. Он отошел в сторонку и начал потихоньку напевать мелодию. Его поддержали два бойца Войска Польского, а остальные подошли поближе.

Один из них схватил Вилли за плечо и спросил:

— Откуда ты знаешь нашу песню?

— Часто слышал в тридцатых годах. Это же «Марш батальона Домбровского».

Павел улыбнулся, и глаза его потеплели. Он стал насвистывать другую мелодию: «Марш батальона Тельмана».

Что здесь происходит, поняли только немногие.

— Вот, значит, как, — проговорил Куприянов, до сих пор упорно молчавший. — Собственно говоря, мы с вами братья по оружию еще с войны в республиканской Испании. Рабочий класс обладает гораздо большей силой, чем нам кажется. А вы тут ссоритесь из-за нескольких бывших гитлеровских генералов!

ЧЕЛОВЕК В КОЛЯСКЕ

По дороге, ведущей через высокий лиственный лес, ехала коляска. Лучи полуденного солнца играли на металлической окантовке и уздечках, на лошадях. Тщательно вымытые, блестели глянцем спины лошадей. В коляске удобно расселся худой человек средних лет в широкополой велюровой шляпе. Его борода по моде польских поместных дворян была завита. Человек, коляска и весело ухмыляющийся кучер на козлах казались картинкой из далеких мирных времен.

Фриц смотрел на коляску, ничего не понимая, не веря собственным глазам. В ушах у него все еще звучали страшные рассказы о невыносимых страданиях польского народа и настойчивые предупреждения советских товарищей о высокой бдительности на каждом шагу.

«Что же это за страна, — думал он, — в которой помещики как ни в чем не бывало разъезжают в ландо по партизанскому лесу, осматривая его, словно это их поле с репой?» Его удивление стало еще больше, когда Ганич, заметив коляску, заторопился к ней и горячо приветствовал человека, сидящего на ее заднем сиденье. Невойт тоже встал. Он сделал знак антифашистам, чтобы они следовали за ним.

— Это товарищ Юлиан, — представил гостя Ганич, — он секретарь ППР в области Ченстохова — Радомско.

Кучер слез с козел и отвел лошадей глубже в тень. Там он подвесил им к мордам по торбе с овсом, а сам уютно устроился на траве. Кругом было тихо, полянка под вязами за последний час почти опустела.

— Я приехал посмотреть на наших гостей и соратников по борьбе, — сказал Юлиан. — Наша партия рассматривает как хороший знак тот факт, что немецкие коммунисты, прибывшие для борьбы с гитлеровской Германией, приземлились в нашей стране. Очень рад с вами познакомиться!

Рукопожатие его было сильным и коротким. У Юлиана были серо-голубые глаза, свидетельствующие об энергии и разумной сдержанности, и сильно выдающийся нос. Пока они шли к палаткам, он расспрашивал друзей-антифашистов об их планах. Андре и Эрнст сообщили ему самое главное.