Радиосигналы с Варты - [151]

Хозяйственные заботы несколько отвлекли друзей от мрачных мыслей. После обеда решили обсудить создавшееся положение. Двигаться в Люблинец было равносильно самоубийству. Вилли предложил идти к Оппельну, сказав, что каждый километр пути, отделяющий их от Лаузица, доставляет ему боль. Однако Эрнст выступил против, привел важные аргументы. Согласия Центра на такое изменение пути они не имеют. Положение не улучшится, даже если Фрицу удастся починить рацию, так как динамо-машина, с которой он упал в канаву с водой, основательно промокла и не давала тока. Оставить же ее крестьянину для просушки в печи строго-настрого воспрещалось инструкцией.

Едва рассвело, бывший партизанский лес огласился криками и свистками прочесывающих его карателей.

Детально обсудив все варианты, патриоты единодушно пришли к выводу, что им следует перейти границу так называемого генерал-губернаторства и присоединиться к подразделению майора Шарова. С майором можно поговорить о деле, и в то же время будет возможность связаться с Центром. Не исключено, что после этого Центр вышлет к ним самолет с Большой земли, который доставит пропагандистские материалы, и тогда они смогут предпринять новый поход к границам вермахта или же, что тоже не исключено, их отзовут в Москву, где они подготовятся к проведению подобной операции, но только в другом месте гитлеровской Германии.

Патриоты быстро упаковали свои вещи. Их ожидал нелегкий путь с преодолением водных преград, открытых участков местности и укрепленных районов. Поделив между собой боеприпасы, они без сожаления расстались с той частью поклажи, без которой солдат вполне может обойтись при совершении, столь тяжелого марша. По совету Эрнста Фриц зарыл в землю недействующую динамо-машину, а она весила как-никак целых пять килограммов, и одну батарею питания. Оказавшись на территории, контролируемой польской армией, они смогут связаться с Центром, подключив рацию к обычной электросети.

Когда все приготовления были закончены, патриоты решили отдохнуть перед дальней дорогой, однако известие о гибели советских партизан так подействовало на них, что спать они не смогли. Все трое легли поближе к костру и стали говорить о постороннем, стараясь не касаться того главного, что жило в них все эти дни. Фриц заговорил о том, как хорошо было бы сейчас помыться в бане и надеть чистое белье. Проблема питания волновала их в не меньшей степени.

— Мы попали как раз в то положение, в какое не должны были попадать, — не выдержав, сказал Эрнст. — Однако ничего изменить мы не можем, а поэтому нам нужно жить и бороться, как и подобает настоящим партизанам.

— Наш Вилли хорошо зарекомендовал себя как лесной повар. Предлагаю назначить его заведующим по провиантской части, тем более что задание это очень ответственное, — предложил Эрнст.

— Что ты сказал? — испуганно спросил Вилли. Он не сразу понял, о чем шла речь, так как думал совсем о другом. — У меня никак не выходит из головы сельский староста из Лебков. Я как сейчас вижу его: сидит на кухне у печки, ничего не понимает и целиком полагается на судьбу. Возникает вопрос: почему командование Армии Крайовой так плохо готовит своих людей? Ведь они не знают, как им действовать в случае разоблачения! Разве можно так поступать со своими людьми?

А в это самое время Ян Вильк снова находился уже в Блаховне. Гестаповцы, приехавшие за ним, забрали его из дому, втолкнули в машину и повезли в гестапо. Его втолкнули в комнату, некогда белые стены которой почти до потолка были забрызганы кровью тех, кого здесь пытали прежде. Вилька бросили на пол и начали избивать. После соответствующей обработки его повели на допрос к Христиансену, который важно восседал в своем кабинете за письменным столом, где лежали фотографии убитых русских партизан.

Гестаповец, который вел Вилька, ткнул его лицом прямо в фотографии.

— Где сейчас Шаров? Где Яник? Говори, собака! Где пятеро немцев антифашистов? Ну, быстро! — заорал на него Христиансен.

Сельский староста закрыл глаза и молчал. Он думал теперь только о том, как бы случайно не проговориться.

Так ничего не добившись от Вилька, гестаповцы снова потащили его в камеру пыток. Сорвав с него куртку и связав за спиной руки, они подняли его на крюк и подвесили за руки, а два охранника начали бить его кнутами. Вильк потерял сознание. Очнулся он уже на полу. Рот его был наполнен кровью.

Христиансен стоял в дверях и, наблюдая за происходящим, подавал команды. Поскольку избитый Вильк не подавал никаких признаков жизни, он приказал поднести к его губам зажженную спичку. Пламя спички слегка колыхнулось. Беднягу Вилька облили холодной водой, а затем, оттащив в угол, прислонили спиной к стене. Гестаповцы разошлись на ужин, заперев дверь на засов.

Вильк с трудом дышал. Голова и грудь раскалывались от боли. Боль была ужасной. А он вдруг, несмотря на эту боль, отчетливо понял, что должен выполнить свой долг перед родиной и семьей. Руки его были уже развязаны. Он пошевелил сначала одной рукой, потом другой, с трудом поднял голову. И первое, что он увидел, было окошко, окошко без решеток.

«Бежать! Немедленно бежать!» — обожгла его внезапно пришедшая в голову мысль.