— Конденсатор накапливает электрический заряд и выдает сколько нужно и когда нужно. Он помогает в настройке приемника. А вот это что?
Митин палец остановился на мудреном значке: треугольник упирается в палочку. Откуда мне было знать?
— А это и есть главная деталь, основной прибор. Называется диод или детектор, поэтому и приемник детекторный. Антенна-то ловит электроколебания высокой частоты, а человеческое ухо их не разбирает, а диод преобразует их в нормальные, низкочастотные, и человек слышит в наушниках обыкновенный разговор.
Митя вдруг заволновался, аж вспотел маленько, покрутился на стуле, вскочил и пошел к окошку. В окошке шумело весеннее море, там восточный ветер доламывал, мельчил в крошку еще не растаявшие льдины. Он глядел куда-то вдаль, в уже открывшийся до горизонта синий простор и размышлял вслух:
— Вот люди, а! Вот человечество! Сколько они напридумывали всего! Вот же накрутили, елки-моталки.
Я Митьку понял. Это он завидовал тому, что все изобретения обошлись почему-то без него. Но я был уверен, что он еще свое возьмет. Он такой детекторный приемник всем выдаст, что у самых лучших изобретателей пальцы заломит от зависти.
Он постоял еще у окошка, покачался на крепких своих ногах, повернулся ко мне и сказал:
— Надо нам антенну с тобой установить на крыше. И чем длиннее, тем лучше. Тогда захват волн будет шире. — Он нахмурил лоб, задумался, — не знаю только, где проволоку достать? Проволока должна быть хорошая, лучше медная.
Дома еще было много дел, и я заторопился:
— Давай, Митя, перенесем все на завтра.
Кроме того, сегодня я узнал столько нового, надо было все это переварить в моей голове, слабо приспособленной к технике. Митя согласился, и я побежал домой.
Дома, когда готовил уроки, я задумался над создавшейся ситуацией. Получается, что Автономов доверяет мне и берет меня в напарники. Но меня грызли сомнения: у меня нет никаких знаний, и я буду для Мити «подносчиком патронов», не более того. Принеси то, подай плоскогубцы, убери мусор… Мне такая роль не подходила. Хотя, если уж глядеть правде в глаза… Я вспомнил, как я делал самолет. Стыдоба, да и только.
Прошлым летом из Посылторга пришла кордовая модель самолета, заказанная для меня моим отцом, в разобранном, естественно состоянии. Двигателем для пропеллера у него служила резина, которую надо было сильно закрутить. Я собирал — собирал этот самолет, прилаживал детальку за деталькой. А потом в присутствии всей семьи запустил на огороде в воздух. Думал: ну сейчас взмоет мой воздушный корабль над деревней, над нашим домом, словно лебедь белый, поразит всех своим полетом. Я ведь долго корпел над ним, все вымерял… А самолет мой, будто подбитый немецким истребителем, сразу после старта стал заваливаться на крыло и, описав в воздухе длинную неуклюжую траекторию, врезался в старый наш амбар лоб в лоб. Будто на таран пошел как летчик Гастелло. Амбар, конечно, эту катастрофу выдержал, а вот самолет мой… Восстановлению он не подлежал.
Ночью я плохо спал. И хоть сомневался я, но мне все-таки хотелось верить, что мы с Митькой установим связь с Москвой и со всем миром и будем слушать новости не из дребезжащего черного бумажного репродуктора, которых в деревне полно и которые включаются от и до, от стольки и до стольки. Конечно, у некоторых деревенских жителей уже стояли дома приемники, но тут-то свой, своедельный… Это, братцы дорогие, совсем другое дело! Подошел к нему, наушники надел, тумблером щелкнул и, пожалуйста: «Передаем для вас, уважаемые товарищи, последние новости». Причем получается, что приемник сообщает все только для меня и для Митьки. Мы у него уважаемые, остальных это не касается. И только мы первые будем знать о всех последних событиях в нашей стране за рубежом. Ну там, какие надои у коров, какой спутник запустили, что с целинными землями происходит? Как зовут нового космонавта и на какую планету он полетел?
Люди, конечно, потянутся ко мне и к Митьке: «Дайте и нам послушать, ребята. Мы, мол, тоже интересуемся».
А мы будем отвечать: «Пожалуйста, пожалуйста. Только в очередь встаньте, видите, сколько народу собралось. Наушники одни, а вас много».
Правда, кое-кого я бы в эту очередь не пускал. Особенно некоторых из старшеклассников…
Я несколько раз выходил на крыльцо. Сидел на нем и мечтал. На улице стояла весенняя радостная ночь, и знобкий ветерок забивался под наброшенную на плечи фуфайку. В преддверии скорого утра уже тренькали какие-то прилетевшие в деревню птахи, в лесу, на недалеком болоте, все кряхтел и кряхтел в весеннем азарте, призывал подругу заполошенный куропоть — самец куропатки. А над самой моей головой в темно-сером небе, словно куски рваной ваты, небыстро летели легкие сиреневые облака, с запада на восток. И прямо передо мной висела в просветленном уже небе северного апреля умытая весенней благодатью яркая луна. Она помаргивала мне широким своим расплывшимся левым глазом и как будто обещала, что тоже пошлет мне свое таинственное радиосообщение.
Утром очень хотелось спать, а на уроках душа немилосердно стремилась к Митьке, к интересному делу, к приемнику.
