— Не дозволим! — кричали паны. — Спасово — земля гетмана Ходкевича, а не князя Острожского! Не дозволим!..
Спасово… Спасово… Где-то уже слышал Федоров это название. Только где? Когда?.. Вспомнил. Это те самые спасовцы, которые тайно ночью убили людей Курбского, которые под видом борьбы за православную веру грабили и жгли соседей. Так вот вы что за птицы, паны Есек и Василий? С какой бы радостью отплатил он им за все злодеяния, да нельзя. Сдерживая себя, обещал Федоров во всем разобраться и рассудить по справедливости.
Лето прошло в крестьянских хозяйственных хлопотах. Подошло время уборки урожая. Спасовцы, полагая, что засеянное на их земле принадлежит им, убрали и заскирдовали хлеб. Жители Кунина рассуждали иначе: хлеб мы сеяли — значит, он наш. Вооружившись кто чем, без ведома Федорова отправились они забирать убранный хлеб. Только добрались до поля, как наткнулись на сидевший в засаде отряд спасовцев. Началось побоище…
Верх одержали кунинцы. Они захватили хлеб. Уложив на телеги поверх снопов раненых, хмельные от победы, отправились домой. Недели через две вспыхнули риги на окраинах Кунина. Назавтра кунинцы отправились грабить спасовцев. Вернулись, гоня перед собой десятка полтора коров. Война разгоралась не на шутку. Но спасовцев было меньше, да и заступника у них после смерти старого Ходкевича не было. Тогда они подали в суд на кунинцев.
Тягаться с ясновельможным паном Острожским боялись, поэтому в суд вызвали его управляющего. Федорова обвинили в беззаконии, грабеже и разбое. Кунинцы подали встречный иск на разбой спасовцев.
Год с лишним длилась эта тяжба. К сентябрю 1576 года стараниями Ивана Федорова все уладилось. Надолго ли, никто не мог сказать. Но сил у Федорова больше не было. Уже трижды отправлял он князю свои просьбы, слезно моля разрешить заниматься любимым делом: «Лучше голодным и оборванным быть, чем сытым ходить путями неправедными».
Князь на послания не отвечал. И неизвестно, чем бы все кончилось, да только гонец из Москвы примчал в Острог послание царя Ивана Васильевича и рукописную Библию. Константин Острожский повелел Ивану Федорову оставить все дела помощнику и не мешкая явиться к нему…
строг — город, что стоит у слияния речки Вилии с Горынью. На высоком холме высится замок князей Острожских. Каменные стены и могучие башни надежно защищают его от нежданных набегов крымских татар и турок. У подножья замка на Подзамье — большая рыночная площадь. Отсюда лучами разбегаются улицы-дороги: на Варшаву, на Москву, на Киев, в Румынию, Болгарию, на Львов. Вокруг площади — дома и мастерские ремесленников, церкви. Много мастерских, много церквей — в Остроге более десяти тысяч жителей. Возле одной из церквей школа. Здесь обучают ребят русской грамоте. Рядом со школой в небольшом доме типография Ивана Федорова. Здесь он и живет.
Для жителей улицы новый сосед поначалу был непонятен. Торговать не торгует, а занят каким-то делом с утра до позднего вечера. Дорогие свечи жжет… Но человек тихий, добрый, справедливый, и поэтому улица относится к нему с почтением.
Вот уже четыре месяца трудится Федоров, не жалея сил и здоровья. Он сверяет текст Библии, полученной из Москвы, с греческим оригиналом. Еще во Львове в свободное время старался он чаще встречаться с греческими купцами. Беседовал, учился языку. И сейчас с радостью вспоминает свою учебу: благодаря обретенным знаниям нашел он ошибки в русском переводе. Не одну, не две, — множество. А сегодня пришел к твердому решению: печатать Библию по присланному переводу нельзя. Или надо искать другой, или всерьез исправлять этот.
Константин Острожский, как это ни удивительно для печатника, принимает известие спокойно.
— Ну что же, мастер, — он больше обращается к толпе дворян, чем к Федорову, — будем искать другой перевод, лучше московского. Пошлем гонцов в старые монастыри. Может, там найдем. Ищущий да обрящет…
— Дозволь и мне принять участие в поисках. Может, в Болгарии, в монастыре Иоанна Рильского я найду хороший перевод…
Князь с любопытством глядит на Федорова.
— Постранствовать захотелось? Другую жизнь увидеть интересно?
— Да, ясновельможный пан. Но не из простого любопытства. Для учения и пользы дела…
— Смотри, мастер, кому много дается, с того много и спросится.
В середине июня 1577 года Иван Федоров отправляется в дальнее странствие. И вновь дорога пыльной лентой ложится ему под ноги. Шестой десяток пошел ему. А в этом путешествии разменяет он шестую тысячу верст. Не много ли? Можно ведь было прожить безмятежнее, благостнее. Даже родной сын упрекает его за беспокойный характер. А он не беспокойный, он, как сказал Петр Тимофеев, одержимый — видит только свою цель, свою мечту.
Телегу Федорова догоняет воз гончара. Из-под соломы поблескивают на солнце зеленые и коричневые бока мисок и крынок. Наверху, гордо оглядываясь вокруг, сидит черноглазый хлопчик. Увидев Федорова, хлопчик вдруг начинает кричать тоненьким голоском:
— Тятенька! Стой! Глянь-ка, кто едет…
Воз останавливается, и мальчонка, скатившись вниз, бежит за телегой Федорова:
— Дяденька печатник! Дяденька печатник! Я буквы все выучил… Мой тятя у вас «Букварь» покупал…