Рабочее созвездие - [37]

Колонна вышла на буровую Мишвань после полуночи. Рейс был спланирован так, чтобы за колонной, часа через два, двинулись, соблюдая интервалы, сводные бригады — до 10 автомобилей в каждой. Буровики, предполагалось, примут и разгрузят колонну, отдохнут, и только тогда станут подходить бригады.

Дорожники Четвертой нефтеразведывательной экспедиции пробили зимник на Мишвань сутки назад. Надо было бы выждать неделю, чтобы мороз сковал болотную трясину, обнаженную ножами бульдозеров. Однако штаб глубинного завоза экспедиции потребовал срочно доставить буровикам Мишвани технологические материалы и топливо. Руководство Челябинской сводной колонны собрало на подбазе Вазея нужное количество автомобилей с грузом. Несколько раз приходилось отменять рейс по техническим и погодным условиям.

И вот в назначенный час колонна вышла на зимник. Небо было звездным, глубоким. Более двадцати машин двигались на скорости, без остановок, оставляя за собой глубокие колеи, в которых проступала болотная вода, образовывались наледи. Первыми по следу колонны пошли шофер из Катав-Ивановска Василий Брусов, челябинец Баврин и пластовский водитель дядя Опенышев.

Несколько часов они двигались под звездами, но ближе к рассвету подморозило, появились нити тумана, и вскоре лучи фар увязли в рыхлой серой массе, особенно густой в траншее зимника. Шли предельно осторожно, как говорится, ощупью.

После синего неба над увалом идти туманной низиной было не очень-то приятно. Далеко впереди маячил красный тормозной огонь ведущего ЗИЛа. Время от времени Баврин протирал смотровые проталины, которые ежеминутно норовил затянуть куржак.

Тормозной свет впереди тускнел, а то пропадал на несколько минут. Машина Брусова опускалась в распадки. Колеи делались все раскатанней и глубже, все более тряскими. И было как-то безжизненно в этом вязком тумане, только звуки двигателя, сигналы, которые давали ведущий и ведомый. Верно, земля вернула вертолеты на посадочные площадки, в туман и в большой мороз полеты прекращаются. И теперь только автомобили идут по зимникам Четвертой НРЭ за три реки, к Карскому морю.

Год-другой, и автомобили оборудуют средствами радиосвязи. Тогда можно будет получать штормовые предупреждения и разговаривать с начальством, оставленным в Печоре и в Усинске. Однако это, быть может, только завтра, а сегодня более двухсот автомобилей Челябинской сводной колонны пользуются средствами связи нефтеразведчиков.

Коллегам из Свердловской, Курганской, Пермской областей, из Башкирии куда проще — они ходят по главному зимнику республики Коми из Печоры в Усинск. Коллеги обслуживают строителей и нефтедобытчиков, и только южноуральцы трудятся на таежных зимниках Ухты и Вуктыла, на зимних тундровых дорогах нефтеразведчиков Большеземельской тундры, только южноуральцы выходят за Полярный круг к Нарьян-Мару и Воркуте.

Работа на буровицких зимниках сложна и опасна. Хотя, конечно, в отрядах сводной колонны есть любители именно тундровых дорог. Они в дружбе с дорожниками, с экскаваторщиками глиняных карьеров, с мастерами на подбазах. Они видели северные сияния, встречали стоянки оленеводов и держат себя уверенно, работают в любой мороз.

В Челябинском аэропорту Олег почувствовал уверенность и спокойствие ветеранов. Они не волновались, несколько даже скучали, ожидая приглашения в самолет. Был поздний час по зимнему времени, хотя и не ночь. На экране вздернутого под потолок зала телевизора показывали хоккейный матч. За ним следили пассажиры, а среди них ветераны-водители. К ним спешил, полагая, что начинается посадка, шофер из Пласта, сгибаясь под тяжестью туристского рюкзака и большущего фибрового чемодана.

Баврин помог пластовскому шоферу поднести вещи. Они закурили тайком, и пожилой пластовский шофер сказал, что он первый раз полетит на самолете. Он все оглядывался, прятал папироску в рукав шубы-борчатки. Олег был на голову выше сельского водилы и несколько рисовался, говоря, что, в общем-то, посмотрел свет.

— Григорий Григорьевич, — представился собеседник. — А в гараже зовут меня дядей Опенышевым.

Олег помог дяде Опенышеву и в Сыктывкаре, когда устраивались ночевать в креслах аэровокзала. Григорий Григорьевич достал трехлитровый термос, обшитый солдатским сукном.

— В гараже мой чай все знают. Особой марки… И домашнюю колбасу знают, да вот бери, пожалуйста.

В зал аэровокзала вошли и стали рассаживаться лыжники-спортсмены, прилетевшие из Свердловска. Ночной милицейский патруль совершил очередной обход, погрелся у батареи. В зал с мороза стали проникать бездомные собаки, разной масти и размеров. Дядя Опенышев положил на газету колбасные шкурки, кусочки шаньги и подозвал большого грудастого пса. Кобель принял угощение, лег под кресло и глухо урчал, когда приближалась к дяде Опенышеву другая собака.

— Начальник гаража сказал, — повествовал Григорий Григорьевич голосом притушенным, словно доверял тайное, — что на Севере дадут ЗИЛ, прямо с завода, в смазке. Поезжай, говорит, кузов скинем и поставим емкость под молоко. А так бы я дома сидел, мне длинный рубль не нужен нисколечко! Я многодетный родитель, понимаешь?..