Раба любви и другие киносценарии - [26]

Рядом с Сергеем стоял бритоголовый мужчина в странной соломенной кепке и хохотал.

— Глянь, — сказал мужчина и показал пальцем на очередь у автобусной остановки, — ну и рожи...

— Вы чего? — спросил Сергей.

— Я не по злобе, просто ради интересу. Ты приглядись к людским физиомордиям... У одного такая, у другого такая, — мужчина скорчил несколько гримас. — Один носатый, другой, как кот, круглый, у третьего зубы пьяные, влево, вправо наперекос.

Он снова захохотал.

Сергей посмотрел на мужчину.

Правая бровь была у него ниже левой, нос расплющенный, подбородок срезан, а уши росли явно не на предназначенном им природой месте.

Сергей тоже захохотал, и некоторое время они с мужчиной хохотали, глядя друг на друга.

Потом Сергей пошел в ресторан при гостинице.

Он был по-волчьи голоден и съел мясной салат с вареными яйцами, картофелем и майонезом, сочную тяжелую отбивную, блинчики с джемом и очень сладкий густой компот из консервированной черешни.

Сергей вынул часы, было без трех минут двенадцать.

Он заказал порцию сливочного пломбира.

Жирные холодные комочки таяли во рту, и Сергей проглатывал их, он ни о чем сейчас не думал, все было до того просто и ясно. Он искренне удивился, как этого раньше не понимал.

Человек живет, затем умирает.

Случаются войны.

Одним отрывает голову, другим руки, третьим ничего не отрывает... Арифметика... Трижды три — девять...

На стенах ресторана были намалеваны картины: олень среди своры охотничьих собак, натюрморты, связанная в пучок дичь, длинные повисшие шеи, окровавленные клювы...

Сергей вышел из ресторана и сел в автобус.

Пассажиры везли с собой волейбольные мячи, удочки, одна женщина ехала даже с раскладной кроватью.

Автобус проехал по мосту над болотистой речушкой, а за мостом виден был лес и слышен был треск множества мотоциклетных моторов.

— Глянь, сколько их, — сказал кто-то. — На права сдают.

Автобус остановился, и Сергей сошел.

Он увидел утрамбованную площадку, а на ней несколько десятков инвалидных мотоколясок и попытался вспомнить, кто ж ему говорил вчера об этом, но никак не мог вспомнить.

Площадка была в сложном порядке размечена флажками, и коляски инвалидов пробирались в этом лабиринте.

Сергей подошел ближе. Вокруг смеялись, шутили, было жарко, и многие инвалиды разделись.

Неподалеку от Сергея сидел широкоплечий инвалид в тельняшке. Культяпка у него была с татуировкой: какая-то расплывшаяся надпись и часть женской головки, срезанная вкосую.

— Что, Петя, — сказал ему инвалид в старом танковом шлеме, — нижнюю половину, миленький, потерял?

— Там у меня еще дамское имя было, — сказал Петя. — Красной тушью наколол... В сороковом году... Теперь это, может, и к лучшему, жена ревновать не будет.

— Застрял Мишка, — голубоглазый инвалид показал на заглохшую среди флажков коляску.

Инвалид был в сетке с короткими рукавами и под сеткой, через грудь, у него тянулась лента, на которой держался протез.

— Нет лучше лошади, — заметил круглолицый упитанный инвалид, — Мы на них всю Белоруссию прошли, болота... Лошадь ударишь крепче, она и потянула.

— Ты рассуждаешь, как враг прогресса, — сказал голубоглазый. — Ребята, Перекупенко — враг прогресса. Ты не вовремя родился, Перекупенко. Тебе надо было жить во времена древней Руси, и ноги бы тебе обрубили честной простой секирой, — он похлопал круглолицего по жирной культяпке, — а не оторвали этим проклятым тринитротолуолом.

К инвалиду в тельняшке подошел мальчик лет восьми, на поясе у него висела потертая кобура от нагана.

Инвалид взял его рукой за голову, пригладил волосы, затем застегнул пуговицу на штанишках, а обрубком второй руки осторожно вытер мальчику лицо.

— Это у тебя тэтэшка или парабеллум? — спросил мальчика голубоглазый, кивнув на кобуру.

— Он еще необстрелянный новобранец, — сказал инвалид в тельняшке.

— Вот такие пацаны — самый сообразительный народ, — сказал инвалид в танковом шлеме. — Я в начале войны курсачом был, ну, постарше, но все ж пацан... Немец десант выбросил, а вокруг никаких частей, кроме нас. И как вчера было, помню, немецкий пулеметчик в скирде засел, ничем его оттуда не возьмешь. Зажигательных пуль у нас тогда не было. Так что ж ты думаешь, сообразили, лук сделали, ремень натянули, намочили стрелу в бензине, сожгли его в той скирде к хренам.

— Тише, — сказал голубоглазый, — не ругайся.

Он торопливо заковылял навстречу въезжавшей на площадку инвалидной мотоколяске.

— Здравствуй, Машенька, — сказал он.

Женщине в мотоколяске было лет под сорок.

Светло-русые волосы ее ниспадали до плеч, были забраны заколками вправо, и в левом ушке поблескивал в тонкой золотистой сережке зеленый камешек.

У женщины была красивая шея и высокая грудь под белой прозрачной блузкой.

— Здравствуйте, мальчики, — весело сказала женщина.

Сергей медленно подошел к лесу.

Вдоль реки расположились отдыхающие, слышались хлопки волейбольного мяча, где-то внизу играл оркестр.

Сергей пошел в кустарник и начал пробираться, раздвигая облепленные паутиной ветви, он устал, по лицу его струился пот, а кустарнику все не было конца.

Наконец кустарник кончился, и Сергей снова увидал размеченную флажками площадку, услышал треск мотоциклетных моторов.