«Пятьсот-веселый» - [24]

Шрифт
Интервал

— Пусти, сынок! Пусти Христа ради! — сипел дед и цепко держался за косяк. — Загину я тут!

Не знаю, кто бы из нас пересилил, но поезд вдруг тронулся, и сталкивать старика я уже не мог. Схватив за шиворот борчатки, я втащил его в вагон вместе с огромным мешком. И побыстрее задвинул дверь, а то еще кто-нибудь прыгнет на ходу.

— Господи Сусе Христе! — запаленно схлебывал ртом воздух дед. — Спасибо, сынок! Думал — все, думал — хана! Мороз — вороны на лету колеют. А тут как пыхнет, как рванет! Светопреставление! Думал…

— Заткнись! — шумнул на деда безногий. Старик смолк.

— Вас тут что — двое? — спросил безногий, оглядывая темные углы вагона.

— Трое.

— А где третий?

— Вон. — Я кивнул на прикрытого полушубком Вальку. — Раненый.

— Раненый? — Безногий насторожился. — А почему он тут? Почему не в госпитале?

— Вот везу.

Безногий сразу мне не понравился — больно нахрапист и ведет себя как хозяин, будто он тут главный.

Инвалид подкатил на своей тележке поближе к Вальке, всмотрелся, молча отъехал, подобрал жалобно пискнувшую гармошку.

— Куда везешь?

— В Слюдянку. Там у нас госпиталь, — недовольно ответил я. Допрос еще устраивает! Пусть говорит спасибо, что пустил в вагон.

— Господи, прости и помилуй! Ад кромешный! Геенна огненная! — стонал дед. — Как шарахнет! Как шарахнет!

Старик ощупывал свой «сидор», ощупывал себя. Борода его была подпалена, в овчинной борчатке было несколько свежепрожженных дыр, куда дед просовывал палец и сокрушенно качал головой.

Безногий хмуро покосился на него.

— А что горит-то? — спросил я.

— Состав с нефтью, — ответил инвалид.

— Почему? — удивился я.

— А черт его знает почему! — зло сказал безногий. — Диверсия, думаю. Подожгли, гады! И как раз западный эшелон с эвакуированными подошел. А тут цистерны стали рваться.

— Страсть господня, как пластает, — вклинился дед. — Думал, в живых не останусь.

— Поменьше мотайся со своим мешком, — недобро заметил безногий. — А то и впрямь сгоришь.

Старик промолчал на эти слова, продолжая заботливо осматривать свое имущество. А я представил себе рвущиеся цистерны с нефтью, огонь, охвативший эшелон, крики женщин, плач детей. И вспомнил пожар в нашем селе. Зимней, вот такой же морозной ночью подожгли кулаки райком. Разбуженный бабкой, выскочил я во двор. Мне показалось, что по стенам и крыше райкома скачут объятые пламенем кони с дымными гривами и высекают из-под копыт длинные стреляющие искры. Я был оглушен и напуган криками и суетой односельчан, треском падающих стропил и пронзительным ржанием лошадей, запертых в пригоне неподалеку от райкома. Райком сгорел дотла. Долго еще после пожара вскрикивал я по ночам. Бабка крепко прижимала меня к мягкому животу и шептала, вздыхая: «Чо ты, дитятко, чо ты! Господь с тобой». А меня трясло, и я никак не мог прийти в себя от снившихся мне по ночам скачущих прямо на меня огненных коней.

— Господи, прости грехи наши, — прокряхтел старик.

— Видать, много нагрешил! — Безногий колюче ощупал глазами старика.

Мне не по душе было такое настырное приставание к старику, я не понимал злобы инвалида и сразу невзлюбил его. А дед, наоборот, вызывал симпатию.

— Садитесь, дедушка, поближе, — предложила Катя и подвинулась от печки.

— Спаси Христос, дочка, — сипло произнес дед и подсунулся к самой печке, загородив собою и свет, и тепло. — Нефть-то, как смола: и летит — горит, и упадет — горит.

Только теперь я рассмотрел его. Это был еще крепкий старик о окунево-красными зоркими глазами, с широкой, закуржавелой на морозе бородой. Скинув собачьи рукавицы, корявыми пальцами он обдирал с усов намерзшие сосульки. На нем была заячья шапка, и хоть и с заплатами, но теплая и еще крепкая борчатка из овчины. На ногах добротно подшитые пимы, и в них заправлены ватные стеганые штаны.

Он грел пальцы перед печкой, обегая цепким, все примечающим взглядом вагон. И вдруг выпучил глаза, уставившись в одну точку, и рот его медленно отворился. Я проследил его взгляд и усмехнулся:

— Это шлемы водолазные.

И почему все пугаются? Как кто увидит, так таращит глаза. И Катя поначалу робела, и комендант удивился.

— Гли-ко, — недоверчиво хмыкнул дед. — Ужасти какие! Навроде срубленных голов валяются, — повторил он слова комендантского солдата.

— Я слыхал, в Слюдянке какая-то морская школа, — сказал безногий, тоже с интересом рассматривая шлемы.

— Водолазная.

— Это как понимать? — спросил дед.

— На водолазов учат. На дно морское спускаться будем, — с гордостью пояснил я. — Корабли поднимать будем. Ну и разное всякое… Опасная профессия, — не удержался я лишний раз покрасоваться перед Катей.

— А что в Байкале ищут? — спросил старик.

— Ничего не ищут. Учат водолазному делу.

— А потом? — не унимался дед.

— Говорю, корабли поднимать будем. И разное всякое…

Я еще и сам толком не знал, что будем делать там, на западе, на морях и реках, на фронте. Знал только, что водолазы поднимают потопленные корабли.

— За войну их понатопили, — сказал безногий. — Я знаю. Я под Севастополем был.

— Наша школа из Балаклавы эвакуирована сюда. До войны она там была, — сообщил я.

— Но-о! — удивился инвалид. — А мы под Балаклавой оборону держали. Морские бои видели. Топили наших…


Еще от автора Анатолий Пантелеевич Соболев
Тихий пост

В книгу входят: широкоизвестная повесть «Грозовая степь» — о первых пионерах в сибирской деревне; повесть «Тихий пост» — о мужестве и героизме вчерашних школьников во время Великой Отечественной войны и рассказы о жизни деревенских подростков.С о д е р ж а н и е: Виктор Астафьев. Исток; Г р о з о в а я с т е п ь. Повесть; Р а с с к а з ы о Д а н и л к е: Прекрасная птица селезень; Шорохи; Зимней ясной ночью; Март, последняя лыжня; Колодец; Сизый; Звенит в ночи луна; Дикий зверь Арденский; «Гренада, Гренада, Гренада моя…»; Ярославна; Шурка-Хлястик; Ван-Гог из шестого класса; Т и х и й п о с т.


Якорей не бросать

В прозрачных водах Южной Атлантики, наслаждаясь молодостью и силой, гулял на воле Луфарь. Длинный, с тугим, будто отлитым из серой стали, телом, с обтекаемым гладким лбом и мощным хвостом, с крепкой челюстью и зорким глазом — он был прекрасен. Он жил, охотился, играл, нежился в теплых океанских течениях, и ничто не омрачало его свободы. Родные места были севернее экватора, и Луфарь не помнил их, не возвращался туда, его не настиг еще непреложный закон всего живого, который заставляет рыб в определенный срок двигаться на нерестилище, туда, где когда-то появились они на свет, где родители оставили их беззащитными икринками — заявкой на будущее, неясным призраком продолжения рода своего.


Рассказы о Данилке

В книгу входят широкоизвестная повесть «Грозовая степь» — о первых пионерах в сибирской деревне и рассказы о жизни деревенских подростков в тридцатые годы.


Награде не подлежит

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Какая-то станция

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Грозовая степь

В книгу входят широкоизвестная повесть «Грозовая степь» — о первых пионерах в сибирской деревне и рассказы о жизни деревенских подростков в тридцатые годы.


Рекомендуем почитать
Ранней весной

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Волшебная дорога (сборник)

Сборник произведений Г. Гора, написанных в 30-х и 70-х годах.Ленинград: Советский писатель, 1978 г.


Повелитель железа

Валентин Петрович Катаев (1897—1986) – русский советский писатель, драматург, поэт. Признанный классик современной отечественной литературы. В его писательском багаже произведения самых различных жанров – от прекрасных и мудрых детских сказок до мемуаров и литературоведческих статей. Особенную популярность среди российских читателей завоевали произведения В. П. Катаева для детей. Написанная в годы войны повесть «Сын полка» получила Сталинскую премию. Многие его произведения были экранизированы и стали классикой отечественного киноискусства.


Горбатые мили

Книга писателя-сибиряка Льва Черепанова рассказывает об одном экспериментальном рейсе рыболовецкого экипажа от Находки до прибрежий Аляски.Роман привлекает жизненно правдивым материалом, остротой поставленных проблем.


Белый конь

В книгу известного грузинского писателя Арчила Сулакаури вошли цикл «Чугуретские рассказы» и роман «Белый конь». В рассказах автор повествует об одном из колоритнейших уголков Тбилиси, Чугурети, о людях этого уголка, о взаимосвязях традиционного и нового в их жизни.


Писательница

Сергей Федорович Буданцев (1896—1940) — известный русский советский писатель, творчество которого высоко оценивал М. Горький. Участник революционных событий и гражданской войны, Буданцев стал известен благодаря роману «Мятеж» (позднее названному «Командарм»), посвященному эсеровскому мятежу в Астрахани. Вслед за этим выходит роман «Саранча» — о выборе пути агрономом-энтомологом, поставленным перед необходимостью определить: с кем ты? Со стяжателями, грабящими народное добро, а значит — с врагами Советской власти, или с большевиком Эффендиевым, разоблачившим шайку скрытых врагов, свивших гнездо на пограничном хлопкоочистительном пункте.Произведения Буданцева написаны в реалистической манере, автор ярко живописует детали быта, крупным планом изображая события революции и гражданской войны, социалистического строительства.