Пятое время года - [138]

Два глотка мартини, для храбрости, — единственное, что удалось проглотить. К шоколадкам, конфеткам и орешкам, вместе с желтым стаканчиком в мгновение ока появившимся на столике, она притронуться так и не смогла, чем кое-кого, кажется, огорчила, однако, побоявшись показаться навязчивым, он с непринужденным видом отломил кусочек от длинной плитки швейцарского шоколада, весело закинул его в рот и с каталогом duty-free утонул в своем кресле.

Внизу, в иллюминаторе, сверкнуло море! Вне всякого сомнения, Черное. Сверху Понт Эвксинский выглядел лазурно-голубым. Воистину гостеприимное море! Золотисто-песчаный берег разрезали ниточки рек. Солнечная, безграничная, захватывающая дух красота волшебным образом изменила настроение: захотелось смеяться, грызть шоколад и целоваться.

Господин-лучше-всех, так терпеливо дожидавшийся улыбки от своей кисленькой подружки, к сожалению, не увидел ее повеселевшей физиономии: бедняжка, среди ночи приземлившийся в Домодедово, чтобы на рассвете вновь подняться в воздух, задремал. Либо думал о чем-то глобальном, нефтяном, — смуглая щека надулась так важно!.. Интересно, сколько на ней уместится поцелуев, десять или пятнадцать?

Щека неожиданно уменьшилась в размере, а брови нахмурились, сделав его профиль профилем человека, который обдумывает какой-то коварный план. Подозрение в тайном коварстве показалось весьма плодотворной темой — благодаря ей можно было с легкостью удержать веселый настрой до пробуждения самого привлекательного, даже когда он хмурится, пассажира бизнес-класса.

Первая «гипотеза», пришедшая в голову, — он не закупщик нефтяного оборудования, а торговец живым товаром, — конечно же, проистекала от еще не преодоленного на подсознательном уровне недоверия, но в то же время на удивление точно вписывалась в контекст истории о том, как сумасшедше обаятельный мужчина — каким, собственно, ему и положено было быть по долгу «службы» — долго заговаривал зубы одной юной блондинке, обещая ей голландские песчаные пляжи и суперские кабаки, а когда глупышка наконец-то решилась на романтическое путешествие, он, якобы по команде начальства, отправился в Нефтеюганск. Вернувшись в последнюю минуту, обманщик заявил, что шенгенскую визу оформить не успели, и повез доверчивую блондинку совсем в другую сторону. Чтобы продать в гарем или сераль какому-нибудь престарелому падишаху. Сегодня же на невольничьем рынке — цепи! вопли! стоны! слезы! — безжалостный работорговец сбудет с рук бедную Таню и, сорвав приличный куш — мешок золотых, — улетит к себе в Тюмень, а она до конца дней своих будет исполнять танец живота. В прозрачных шароварах, полуобнаженная, с тонким покрывалом на дурной голове, которая ногам покоя не дает… Но восточные танцы — это еще не самое плохое времяпрепровождение. Гораздо хуже, если на студентку наденут паранджу и заставят таскать воду из ближайшего арыка… Гюльчатай, открой личико!

Страх перед подобным развитием событий позволил пренебречь врожденной скромностью и, накрыв ладонью большую руку, отдыхающую на подлокотнике кресла, прильнуть губами к крепкому подбородку с мельчайшими точечками потенциальной бороды — дабы проверить истинные намерения загадочно задумчивого мужчины, пока блондинка еще находится на борту самолета, под защитой российских властей.

Левый глаз «работорговца» приоткрылся — блестящий, лукавый:

— Татьяна, не приставай ко мне. Иначе я за себя не ручаюсь… хи-хи-хи… боюсь, придется совершать аварийную посадку.

На выходе из вертящихся дверей гигантского здания аэропорта, наполненного многообещающей праздничной суетой, яркой пестротой одежд, радостным многоязычием, она, признаться, испытала состояние, близкое к шоку. Ничего себе заграница! Между пыльными машинами и автобусами слонялись усатые дядьки, как две капли воды похожие на тех, что торгуют на Жекином рынке. За провинциальной автобусной станцией тянулось мрачное, выжженное бешеным солнцем плоскогорье, а вдали, в раскаленном мареве, подрагивали серые пятиэтажные «хрущевки». Спрашивается, зачем было лететь так далеко?

— Ну, как, Татьяна, нравится? По-моему, классно! Располагайся, будем загорать. — Оседлав свой необъятный чемодан, он прикрыл макушку носовым платком и подставил солнцу расплывшееся в блаженстве лицо.

Никто здесь, разумеется, не загорал. Лишь один-единственный сотрясающийся от смеха шутник.

— Видела бы ты, какие у тебя растерянные глазки!.. Ха-ха-ха!.. Ладно, не боись, сейчас махнем на пляж. Постой-ка здесь, покарауль, а то эти усатые гаврики быстренько свистнут наше барахлишко. Им это как делать нечего!

Для публики надутый, высокомерный, этакий конкистадор в стране аборигенов, он сделал всего лишь несколько ленивых шагов и сразу добился желаемого результата — вся площадь пришла в движение: зазывно крича и отталкивая друг друга, к нему со всех сторон ринулись туземцы. Престарелый тощий дядька цвета головешки из потухшего костра первым цепко ухватил громадный чемодан и спортивную сумку и с торжествующим улюлюканьем понесся к длинной, будто крокодил, машине.

На заднем сиденье красного «кадиллака», наверняка сошедшего с конвейера еще во времена маккартизма, рядом с так счастливо возбужденным мужчиной, словно он только что удрал из тюрьмы, его тоже достаточно авантюрная спутница почувствовала себя героиней романов Чейза, которую ждет впереди полное опасных приключений путешествие по пыльным дорогам Техаса.