Пятое время года - [117]

Одетый на европейский непринужденный манер в джинсы и пуловер, немец лет под пятьдесят, заметив растрепанную, запыхавшуюся девчонку, которая еле догнала чертового нефтяника, отодвинул его в сторону, широко заулыбался: «Краузе Герман», — и, усадив «фрейлейн» за столик, дружески похлопал «Николая» по плечу.

Разговор ничем не напоминал деловой: коллеги по бизнесу вспоминали каких-то общих знакомых, немец отчитался, что завтра улетает в Питер, так называемый Николай приглашал его по возвращении в гости, в Тюмень. В чем состояла интрига их беседы и зачем здесь понадобилась переводчица, оставалось только гадать. Хотя произношение у господина Швыркова было не ахти, он очень неплохо знал английский: безусловно, понимал все, что говорит собеседник, отвечал не задумываясь, а если вдруг забывал какое-то слово или выражение, лишь на секунду хмурил брови и ловко подбирал эквивалент.

Вообще он производил впечатление очень сообразительного человека. С отличной реакцией и редкостной способностью к перевоплощению. Впрочем, как же иначе? На «нужных» людей не положено смотреть ленивыми глазами из-под тяжелых век, им нельзя хамить, сердито надувая щеки. Лицедей так естественно смеялся, запрокинув голову, так по-мальчишески симпатично откидывал волосы со лба всей пятерней, так обаятельно щурил блестящие глаза и улыбался, внимая собеседнику, что даже та, которая имела все основания подозревать его в неискренности, очень скоро засомневалась в его притворстве. Правда, свою молчаливую «переводчицу» он по-прежнему игнорировал и с ней был вежлив ровно настолько, насколько требовало присутствие немца, не больше. Почему? Потому что она обслуживающий персонал?

Если бы не герр Краузе, преуспевающий бизнесмен, лишенный бизнесменской фанаберии, она, пожалуй, впала бы в полную тоску. Жуткий чревоугодник, поедая блины с икрой, то и дело поглядывал через стол — не умирает ли с голоду его хорошенькая визави, шутливо подливал капельку вина в пригубленный бокал — «чин-чин!» — и всячески пытался вовлечь в беседу «нашу серьезную фрейлейн». Фрейлейн и сама с превеликим удовольствием поболтала бы с немцем: интересно же узнать из первых рук, как живет объединенная Германия, но, зомбированная командиром — «лишнего не говори», — боялась нарушить субординацию.

Заиграл оркестр. Замяукала длинноногая солистка — с простуженным голосом и таким унылым носом, висящим между черных сосулек волос, словно явилась сюда отбывать тяжелую ежевечернюю повинность. Спрашивается, зачем так себя мучить? Надоело открывать рот, устраивайся дежурной в метро — сиди возле эскалатора в стеклянной будке с табличкой «За справками не обращаться».

Песенка была примитивной, тавтологически попсовой, из тех, что обожает Анжелка, и все равно ужасно захотелось, чтобы мужчина с низким, завораживающим голосом, сидящий справа и машинально отбивающий такт крепкими пальцами на краю стола, повернулся на сто восемьдесят градусов и сказал: пошли потанцуем, Татьяна? Тогда нежная рука легла бы на плечо в отличном твидовом пиджаке и смуглой щеки коснулись светлые волосы.

Поднялся эпикуреец Герман. Монументальный, как памятник Маяковскому, он, в отличие от некоторых, не страдал манией величия: в соответствии с правилами хорошего тона попросил у Николая разрешения пригласить фрейлейн на танец. Господин Швырков пожал плечами: да ради бога!

Когда на ладонищу великана легла маленькая ладошка, симпатяга немец признался, что очень любит танцевать, но еще больше — поесть, поэтому просит юную фрейлейн заранее простить его: он не сможет делать прыг-прыг… ха-ха-ха! Склонившись со своей высоты Кёльнского собора к уху партнерши, оглохшей от грохота оркестра, он спросил: фрейлейн — секретарь Николая? — и, услышав в ответ: нет, мы с его дочерью вместе учимся в университете, — снова засмеялся. Оказывается, он сразу подумал: такая девушка не может быть секретарем, такая красивая девушка должна сниматься в кино! Но университет — это еще лучше! Гут!

Пококетничать с немцем на глазах у господина Швыркова не получилось: воспользовавшись отсутствием «нужного» человека, он включил мобильник и его коротко стриженный затылок выражал крайнюю деловитость ровно до тех пор, пока не отзвучали жутко мелодраматичные, неизменно вышибающие из Анжелки слезу Желтые тюльпаны — вестники разлуки цвета запоздалой утренней зари…

Предложение Германа выпить за здоровье очаровательной студентки тоже не вызвало никакого энтузиазма. Небрежно чокнувшись с обслуживающим персоналом, господин-само-равнодушие поставил рюмку на стол.

Ах, так! Оскорбленная до глубины души «переводчица» закусила удила. Ловко вклинившись в вялый, уже совсем беспредметный разговор о предполагаемой питерской погоде, она задала герру Краузе дежурный вопрос, нравится ли ему Москва, по-немецки. Герман пришел в восхищение: как, хюбше штудентин говорит и по-немецки?!

— Мой немецкий, к сожалению, еще недостаточно хорош. — Теперь настала пора переходить на английский, чтобы было понятно не только уроженцу Кёльна, но и выскочке с Западно-Сибирской равнины. Прямо руки зачесались, так не терпелось наконец-то поприкалываться над ним! — …Но немецкий дается мне легко. Возможно, благодаря генетической памяти. Мои предки по материнской линии были немцами. Из Бранденбурга. Согласно семейному преданию, барон фон Штерн… Иоганн Себастьян накануне битвы при Ватерлоо прибыл ко двору императора Александра Первого с секретной миссией прусского короля Фридриха Вильгельма Третьего. На балу в честь разгрома наполеоновской армии… в Английском клубе барон познакомился с фрейлиной ее Императорского величества княжной… Таракановой. Они полюбили друг друга с первого взгляда, и Иоганн Себастьян Ба… ой, извините, фон Штерн остался в России навсегда. Супруги поселились… в Петропавловской крепости. После восстания декабристов барон, большой личный друг Пестеля и Милорадовича, оказался в опале и закончил свои дни в имении жены…Спасское-Лутовиново.