Пятое время года - [46]

Самая ранняя базилика в Сабрате была построена в середине I века. Она представляла собой прямоугольный в плане зал со входом в середине ее северной стороны, обращенной к форуму. От традиционных колонн остались лишь массивные основания. Колоннада, вероятно, поддерживала деревянные балки перекрытий. Во время раскопок здесь обнаружено несколько бюстов римских императоров I века. По-видимому, базилика, как самое крупное помещение, служила храмом, посвященным культу императоров.

Во второй половине II века базилика была перестроена. В ее западной части установили новую трибуну, полы вымостили мраморными плитами. Уже после катастрофы в третьей четверти IV века здание было восстановлено, причем за основу был взят план базилики Северов в Лептис-Магне. Новая базилика стала уже на 4 метра и короче, может быть потому, что ее собирали по частям из остатков разрушенного землетрясением архитектурного сооружения. Но и новая постройка просуществовала недолго. В 450 году она была перестроена в церковь. Здание церкви было разделено колоннами, взятыми от более ранних построек, на нефы. Алтарь был устроен в восточной части, у новой стены, разгородившей помещение. Вначале он, видимо, был деревянный, но затем его перестроили и украсили мрамором. Осколки этого мрамора были обнаружены во время раскопок.

Важной частью любой церкви (особенно это относится к начальному этапу христианства) является баптистерий, т. е. купель — помещение для крещения. В византийский период он был построен в северной части церкви. Баптистерий восьмигранной формы имел внутренний бассейн в форме креста с несколькими ступенями. Бассейн хорошо сохранился. Туристы и посетители осматривают его особенно пристрастно. Несколько минут я наблюдал за их реакцией. Европейцы — христиане — разглядывали древнюю купель с особым нескрываемым благоговением, а местные ливийцы — мусульмане — в лучшем случае безразлично, те же, кто понимал, что за сооружение перед ними, даже с известной враждебностью.

Все перестройки помещений на территории древнего города требовали от строителей различных архитектурных решений: выравнивания площадок, переноса стен и колонн и др. В процессе раскопок археологи находили капители колонн различных архитектурных стилей, остатки епископского трона, мраморные и мозаичные покрытия полов и пр. Все эти архитектурные остатки имели налет какой-то провинциальности и безвкусицы, видимо отражая неудачные попытки правителей Сабраты подняться до уровня хотя бы своего соседа по политическому союзу — Великого Лептиса.

Бродя по развалинам базилики, от которой остались несколько колонн и мраморных плит, покрывавших пол, крестообразный баптистерий и большие обтесанные блоки фундамента, невольно ловлю себя на мысли, что эти колонны и крупные блоки я уже где-то встречал. Не в Риме ли? А может быть, в ливанском Баальбеке или сирийской Пальмире?

Каждый памятник несет на себе печать какой-то личности, и если ты об этом знаешь, то и эти молчаливые камни словно начинают говорить, оживают, становятся фоном, на котором разворачивается чья-то яркая неповторимая жизнь и деятельность. Если Лептис-Магна освящен именем Септимия Севера, а Эа (напомним, что так назывался Триполи) — именем Марка Аврелия, чья триумфальная арка является единственным сохранившимся римским памятником в столице Ливии, то с кем же связана Сабрата? Ответ на этот вопрос таков: с Апулеем. Да-да, с тем самым Апулеем, произведением которого «Золотой осел» все мы зачитывались в юности. Может быть, именно в этой базилике, служившей также и судом, рассматривали дело автора этого затейливого романа, снискавшего себе громкую славу мага и волшебника.

Апулей родился в Мадавре, небольшом колониальном городке близ Карфагена, в 124 или 125 году, во время правления Адриана. Этот город, отстроенный римскими «солдатами-ветеранами», находится сейчас на территории Алжира. Апулей писал: «Родина моя лежит на границе африканской Нумидии и Гетулии. Но я отнюдь не стыжусь, что по происхождению я полугетул, полунумидиец»[28]. Апулей, конечно, кокетничает: он не имеет никакого отношения к туземному населению римской Африки. Отец его занимал пост дуумвира (колониальный эквивалент римского консула) и контролировал законодательный совет города. Он оставил сыну 2 млн. сестерциев — сумма большая по тому времени, что помогло ему получить хорошее образование. Апулей начал обучение в Мадавре с риторики и философии, завершив курс этих дисциплин в Карфагене. Здесь же он приступил к изучению греческого и латинского языков. Затем Апулей поехал в Афины, где, по его словам, «осушил… немало разнообразных чаш учености: туманящую чашу поэзии, прозрачную — геометрии, сладостную — музыки, терпкую — диалектики и, наконец, неисчерпаемый нектарный кубок всеобъемлющей философии»[29]. Апулей не упоминает здесь о своем увлечении мистикой, которая впоследствии снискала ему славу великого мага и явилась причиной его злоключений.

Из Афин Апулей направился в Рим, где, в совершенстве овладев латинским, стал выступать в суде. После странствований он возвращается в Африку, в родную Мадавру, поднаторев в ораторском искусстве и набравшись впечатлений, занимательных историй и анекдотов. По-видимому, он бывал в Сабрате, ходил в ее термы и храмы, был на спектаклях. Но основные события его жизни все же развивались в союзном городе Эа. Страсть к путешествиям привела его к мысли о поездке в египетскую Александрию. По дороге туда 30-летний Апулей заболел и остановился в городе Эа. Здесь, встретив своего приятеля и соученика по Афинам Понтиана, он поселился в его доме. То ли поддавшись уговорам друга, то ли желая обрести покой и достаток, Апулей женился на матери Понтиана, 45-летней состоятельной вдове Пудентилле. Этот брак принес ему крупные неприятности, поскольку родственники ее первого мужа, рассчитывавшие заполучить ее имущество, обвинили Апулея в том, что он околдовал Пудентиллу, которая, став вдовой, долго отказывала всем, кто сватался к ней. Обвинение в магии было очень опасным и грозило смертью