Пятеро на леднике - [34]

Когда бешеная стена пламени прижала рабочих к реке, Федька вместе со всеми пошел вброд через алую воду: шли, держа топоры, бензопилы и лопаты над головой, точно десантники, и Федька подумал: «Как на фронте».

Девушку-попутчицу Федька то видел рядом с собой, то слышал ее тонкий, высокий голос за пеленой дыма:

— Ой-е-ей, глаза ест!

Всей работой у реки распоряжался смуглый длиннолицый парень в белой косынке, туго повязанной на голове, похожий на египтянина. Сам он бензопилой валил деревья.

Река преградила путь огню. Наступил вечер: густо засинел воздух над языками пламени. Ветер, затихая, подхватывал хлопья огня, снопы искр и швырял их через реку. Здесь люди забрасывали их землей, затаптывали ногами. Наконец огонь пропал, и все увидели звезды. И отсюда, с черной горячей гари, обожженным, продымленным людям звезды показались холоднее и прекраснее, чем всегда.

Возвращаясь к вагончикам, Федька столкнулся с девушкой. Держа в одной руке фонарь, она разглядывала свое лицо в маленьком зеркальце. Федька увидел, как перемазаны ее щеки и лоб, и весело засмеялся. Она посмотрела на него, указала рукой на его лицо и тоже залилась смехом. Они еще хохотали, по-приятельски разглядывая друг друга, когда из темноты возникло лицо смуглого парня в белой косынке.

— Ты с кем это тут любезничаешь? — крикнул он нарочито грубо и, дернув Федьку за плечо, повернул к себе. — Ну-ка, кто это? Что за черт!.. Ты с какого участка? Что-то не узнаю. Или вымазался так? Кто это, Олька?

— Заброшен к вам по воле рока! — сказал Федька. — На работу хочу поступать.

Оля и парень в косынке засмеялись.

— Пашка, возьми его, — сказала девушка. — Он веселый!

— Могу взять тебя в свою бригаду сучкорубом.

— А трактористом?

— Больно скорый… Трактористов-то хватает.

Обратной дорогой опять ехали в тесноте. От всех едко пахло дымом, опять играла гармошка, а Оля (она сидела между Федькой и Павлом), засыпая, наклоняла голову то в одну, то в другую сторону.

Парень в косынке тоже уснул, положив голову Оле на плечо и держа в своих руках ее тонкую ладонь.

Федька ночевал в общежитии. Снился ему пожар, и когда проснулся, увидел на бревенчатой стене огненные квадраты рассветного солнца. Было очень рано, и все кругом спало, только где-то на улице раздавался время от времени жалобный, скрипучий вскрик, точно голос незнакомой птицы.

Огненные квадраты сползли то стене и осветили картину над кроватью: зеленый пруд, за́мок и розовые русалки. Под картиной спал лицом кверху здоровенный парень и улыбался во сне. Потом за окном заиграл рожок, замычали коровы, и жалобный вскрик стал повторяться все чаще и чаще. Вот и лицо парня осветило солнце. Улыбка исчезла, толстые брови нахмурились, парень замычал, повернулся и сел. Зевнув, он открыл маленькие глаза, увидел Федьку.

— Ты откуда взялся? — спросил он дружелюбно.

— Работать буду. Вот в его бригаде, — Федька указал на Павла.

— Значит, в нашей. Это братуха мой, Пашка. А меня зовут Мишуха.

— А кто это кричит на улице? — спросил Федька. — Какая-то птица, что ли?

— Никто не кричит.

— А вот послушай. Помолчали, прислушиваясь.

— Это колодец скрипит, во́рот немазаный.

Мишуха спрыгнул на пол, достал из-под кровати гирю и стал выжимать левой, потом правой рукой.

— Здоровый ты, — сказал Федька.

— Ничего, — согласился Мишуха и предложил: — Хочешь, тебя вместе с кроватью подыму?

И, подойдя к Федькиной кровати, взялся за нее поперек и оторвал от пола.

— Ты здешний? — спросил Федька.

— Нет. Мы здесь с Пашкой восьмой месяц всего. Мы с Волги, из деревни Дивные Горы. Слыхал?

— Нет, не слыхал.

— У нас там знаменитые сады, и старик один сто девять лет живет. Дедушка Федор. Известное село. Я осенью из армии пришел, хотел трактористом в колхозе работать, а Пашка с отцом наладили: в лес да в лес, деньгу зашибать. Ну и приехали на год. Не нравится мне здесь: песок, да сосны, да болота. А в деревне сейчас урожай убирают, на бахчах, в садах. Здесь только небо и видишь. А в деревне у нас обзор. Село на взгорье, на горной стороне, поля к Волге сбегают, а там, за Волгой, лугам конца-краю не видать. Ландшафты! А здесь торчат и торчат эти сосны…

Пашка сел на кровати. Свесив ноги, сказал хрипло, сквозь зевоту:

— Ты чего это разболтался спозаранку?

— А то, что уйду я домой после получки.

— Ну, опять завел старую песню. Сказано было, уговорились: осенью уйдем. А сейчас самый заработок, чудак!

— На черта мне твой заработок! Я по земле тоскую! Вон сегодня во сне опять сад наш видел и ульи.

— Ладно, потерпишь три месяца. Собирайся на работу. Да брось ты свою гирю, и так, будто слон, силу девать некуда.

— Вот то-то что и некуда, — пробормотал Мишуха, легко пряча гирю под кровать.

Ехали опять в вагончике.

Проехали места вчерашнего пожара, где торчали черные пни, и остановились около стены строительного леса. Лишь несколько деревьев были повалены и лежали вдоль дороги. Бригада Павла получила новый участок и только начинала врубаться в массив.

Выпрыгнули на росистый песок все четверо: Пашка, Оля, Мишуха и Федька. А паровозик «Петр Иваныч» свистнул и потащил состав с рабочими дальше, покачиваясь, как на волнах. Пахло мокрой гарью, влажные рельсы ртутно блестели под солнцем, под деревьями стоял, накренясь, трелевочный трактор, и крыша кабины его тоже сверкала росой. Мишуха пошел к трактору, лениво перешагивая через стволы. Федька с завистью посмотрел ему вслед.