Пятерка - [25]

Ура, сволочь! Ура!

Он мучительно входит в комнату. Существо, сидящее в кресле, поворачивает искусственное Крисово лицо к телевизору, и Джереми слышит его голос:

— Это про войну.

Он смотрит на экран и видит с трудом различимую фигуру в черном, в черной ковбойской шляпе.

— Песня называется «Когда ударит гроза», исполняет группа…

Перед камерой возникает ладонь с расставленными пальцами, и вокруг их кончиков играет электрически-синее пламя.

Несколько секунд затемнения с титром внизу «Когда ударит гроза», а под ним мельче: «The Five».

Потом, похоже, то ли молния, то ли срабатывает вспышка, и начинается ритм ударных и рокот гитары, и дергается ручная камера. По улице между разбитыми бетонными стенами пробираются то ли шесть, то ли семь солдат. Цвета линялые, смазанные, болезненно-бледная желтизна Ирака. Но это не Ирак, а эти шуты — не солдаты, потому что одни одеты в имитацию пустынного камуфляжа MARPAT, другие — в имитацию пустынного камуфляжа ARPAT. Какие-то идиоты актеры с липовым снаряжением, и никуда они не годятся, потому что идут не так, как когда знаешь, что тебе в любой момент башку оторвать может, они все дергаются и смотрят, мать их, куда попало — сплошь бардак и никакого порядка. Мясо для мукиев,[17] думает Джереми. Пройдитесь, девочки, вот так вот по улице, чтоб вас легче было штабелями складывать.

Экран показывает стоящую на улице группу: длинноволосый панк на ведущей гитаре, басист с татуированными руками, бритоголовый хмырь в очках лабает на пианино или на какой-то штуке на металлических ножках, девка-хиппи с рыжеватыми кудряшками обрабатывает белую гитару и еще одна девка, чернявая и коротко стриженная, отчаянно колотит по ударным, сверкая на солнце тарелками. Потом камера берет крупным планом лицо панка, смотрит прямо в злые синие детские глаза, и он поет, как полупьяный негр с выбритым изнутри горлом:

Я иду по улице, солнце бьет в упор.

Мой щиток опущен, и взведен затвор.

Слышу грохот в небесах. То ли гром гремит,

То ли «Супер Хорнет» улетел в зенит.

«Щиток», — думает Джереми и кривится. Этот тип понятия не имеет, о чем шепчет.

Камера выхватывает лицо певца, потом лица других участников группы, а между ними перебивкой сцены: в американском доме молодому парню отец показывает старую фотографию солдата. Снят он на веранде, на фоне развевающегося американского флага.

Панк ведет дальше:

Мне сказали: кровь твоя трех цветов, как флаг.

Мне сказали: делай, мы научим как.

Для чего так надо, я позабыл узнать.

Вышло, тем, кто молод, — им и умирать.

«Ага, блин, — думает Джереми. — Поди догадайся».

Он понимает, что ему нужно сесть, колени слабеют, а в животе ощущение, будто там рыбы плавают.

Взрыв ударных, баса и гитары, словно товарный поезд врезается в дом, и камера показывает лицо одного из солдат на улице, и Джереми видит, что это тот парнишка из дома, и тут ад срывается с цепи, из окон палят красноголовые, якобы-солдаты вбегают в другой дом, — все, кроме одного, который падает на брюхо и сучит ногами, изображая раненого, а певец продолжает:

В день, когда ударит гроза и смоет всех.

В день, когда раздастся громкий страшный смех,

Мы разбогатеем, а вас отправят в бой.

Полночью глухой вернется в дом герой.

Джереми видит, что кресло пусто. Он опускается в него и чувствует, что воздух вокруг пахнет больницей.

В музыке он не так чтобы разбирается, но эта ничего. Мощный ритм. Мышцы и стиснутые зубы. Гитарные аккорды пронзают воздух лентами острой стали. Между домами продолжается перестрелка, и вспыхивает шар огня, выпуская щупальца дыма, и это вот выглядит очень реальным. Потом еще одного из наших подстреливают, он хватается за горло, и Джереми наклоняется ближе, потому что там густая тень.

Замолкает все, кроме ударных, и над их стуком и рокотом рычит панк:

Был он чьим-то сыном, был чьею-то мечтой.

Пусть в траве зеленой он найдет покой.

И второй раз, пока говорят барабаны:

Был он чьим-то сыном, был чьею-то мечтой.

Пусть в траве зеленой он найдет покой.

Музыка снова набирает объем, бас и гитары взлетают и с ними партия клавишника, которая наполовину сдавленное рычание, наполовину грустный ропот. Парнишка, герой этого ролика, как-то потерял шлем, у него кровь на щеке, вокруг него валяются тела его братьев. А исполнитель поет:

Мир куда-то катится — мне ль о нем судить?

Не скажу, что он такой, как мог бы быть.

Знаю лишь: война — это деньги, оттого

Слишком многим эта тварь милей всего.

В день, когда ударит гроза и смоет всех…

И молодой парень теряет самообладание и вскакивает из-за прикрытия; с дикими глазами он перебегает улицу, в одиночку, и вламывается в дверь, а там никого, только лежит на полу кто-то и смотрит на него, и камера показывает, что это иракский мальчишка лет двенадцати-тринадцати, поднимает руки и жмется к стене, а солдат вскидывает автомат и целится.

Мы разбогатеем,

А вас отправят в бой,

Полночью глухой вернется в дом герой.

Камера снова выходит из дома, и солдат переваливается, шатаясь, через порог с выражением ужаса на засыпанном белой пылью окровавленном лице, и бросает автомат, и бежит по улице туда, откуда пришел.

Был он чьим-то сыном, был чьею-то мечтой,